Тигриные глаза - Ширли Конран

Плам вышла из лифта в офисе Виктора и оказалась лицом к лицу с одной из своих картин. Полотно, полыхающее ярко-желтыми, шафрановыми и лимонными оттенками, напомнило ей, какой она была счастливой, работая над ним, и у нее сразу улучшилось настроение. Это было как раз перед тем, как Тоби беззаботно покинул дом, чтобы поселиться с друзьями в общежитии, и она почувствовала себя так, словно ее обокрали. После этого темные и мрачные тона долгие месяцы не сходили с ее палитры, как и с рабочего стола, на котором она смешивала краски.

Дженни пыталась успокоить ее.

— Большинство женщин, посвятивших жизнь своим детям, остаются ни с чем, когда те уходят из дома. А у тебя остается твоя живопись, Плам.

И это подействовало.

В своих картинах Плам рассказывала о себе, эмоционально обнаженной и беззащитной. Но если картину можно было описать словами, значит, она не выразила в ней то, что хотела. Значит, зритель не сможет понять и разделить ее чувства. Цвет передавал ее мысли и ощущения, как звук в музыке. И теперь в офисе Виктора она задумалась о том, как выльются на холст вновь охватившие ее чувства.

Она уставилась на огромное полотно и — так было всегда — тут же почувствовала желание что-то изменить в нем. Освещение, в какое попадали выставленные картины, никогда не было таким же ясным и прозрачным, как в ее лондонской мастерской. В этом мягком январском свете, отраженном от поверхности вод Нью-йоркской гавани, некоторые мазки кадмия казались слишком резкими, тогда как вкраплениям жженой охры недоставало насыщенности. Эти два тона не выдерживали соседства друг с другом.

Вскоре Плам пригласили к Виктору, и ей показалось, что она попала в музей современного искусства, но никак не в кабинет голливудского магната. Одна стена была сплошь стеклянной и выходила на лужайку, спускавшуюся к гавани, другую закрывали стеклянные же полки с коллекцией масок из Новой Гвинеи. На третьей висела еще одна картина Плам — из серии ее мрачных черно-лиловых творений. Из мебели в кабинете было всего лишь три диванчика, покрытых серой фланелью. Они расположились вокруг огромной плиты сланца, на которой лежала тонкая оранжевая папка с документами и стояла стеклянная подставка с визитными карточками Виктора, где были указаны шестнадцать номеров его личных телефонов, включая автомобильный.

Плам посмотрела сквозь стену на огромную серую гладь Ист-Ривер — молчаливую, зловещую и безнадежно холодную. Дальний берег казался темной полоской угля с неровными краями, лилово-серые здания напоминали пейзажи Моне.

Дверь отворилась, и вся комната сразу заполнилась присутствием Виктора и тех миллионов долларов, которые он олицетворял.

— Не костюм, а сплошная ностальгия по шестидесятым. — Пожимая ее руку, он оглядел Плам с ног до головы. — А что это с сапогами? Тебе их лучше снять, они совсем промокли… Я отправлю тебя на «Роллсе». Мисс Орбах, через полчаса мне будет нужна машина! — Он поднял ее руку с кольцом. — Оно тебе нравится, да?

Плам пошевелила пальцами, наблюдая, как бриллиант ловит свет и вновь отбрасывает его уже в виде ослепительных лучей — синих, зеленых и желтых.

— Эти просто сказка, Виктор! Я чувствую себя кинозвездой прошлых лет!

Виктор довольно кивнул.

— Бриз прав, сейчас самое время для таких приобретений. — Он подошел к прозрачной стене и уставился на темневшую вдали береговую черту. — Ты продолжаешь это… расследование? Плам кивнула.

— Я так и сказал Сюзанне, что ты не остановишься. И даже заключил с ней пари на пять тысяч долларов. — Он улыбнулся. — На нее твои слова не произвели большого впечатления, но мне самому хотелось бы знать правду. И я, естественно, помогу тебе всем, чем могу. Единственное, чего бы мне не хотелось, так это беспокоить Сюзанну. Она очень занятой человек, ты же знаешь.

— Но, Виктор, мне необходимо детально рассмотреть картину — и при дневном освещении!

— Мне очень жаль, Плам, но это просто невозможно.