Крик ворона - Дмитрий Вересов

— То самое, — подтвердил Павел. — Вчера получил от Лимонтьева копию приказа о моем зачислении с первого февраля, сегодня кинул нашему Ермолаю заявление по собственному желанию, а завтра... — Павел внезапно помрачнел. — Мне завтра в Москву ехать, согласовывать планы, знакомиться с лабораторией... Знаешь, давай я с утра позвоню Лимонтьеву и отбоярюсь как-нибудь. Скажу, что начальство не отпускает или еще что.

— Не надо, — твердо сказала Таня. — Не годится такое большое дело начинать с мелкого вранья. Это надолго?

— Предполагалось, что на неделю.

— Долгонько... Четыре месяца выдержала, потому что собралась, настроилась, а эту неделю не выдержу, настрой уже другой. Совсем другой. — Таня задумалась. — Мы вот что сделаем: я с тобой поеду.

— Но у меня только один билет.

— Второй на вокзале купим.

— А тадзимырк-то нас отпустит? — Павел показал в сторону детской.

— Мы и тадзимырка с собой возьмем.

— А тебе не тяжело будет? Только приехала — и опять в дорогу.

Таня улыбнулась.

— Так я привыкла. Четыре месяца в таком режиме... Иди сюда.

Первые дней десять своего заграничного вояжа она не спала вообще. Немного подремала в самолете — и все. Потом, пройдя паспортный контроль и чисто условную таможню, Таня с толпой других пассажиров вышла в просторный, светлый зал прибытия и среди встречающих увидела невысокую, совсем молоденькую шатенку с приколотым на груди листом бумаги, на котором большими красными русскими буквами было написано: «ТАТЯНА ЛАРИНА». Она подошла к девушке и сказала:

— Татьяна Ларина — это я. Здравствуйте. И погрузилась в стремительный поток новых впечатлений, встреч, динамичной работы. В первый вечер она поднялась в свой номер после роскошного ужина, который закатили ей по случаю знакомства Иржи и Дана, с гудящей головой, не чуя под собой ног, рухнула на белоснежное покрывало и провалилась в забытье, продлившееся минуты две-три.. Потом она лежала, сначала с закрытыми глазами, затем с открытыми — смотрела на перебегающие по потолку разноцветные отблески уличной рекламы. Потом встала, разделась, умылась, почистила зубы и легла уже под одеяло. Повалялась еще часок, встала, включила лампу и электрический чайник, покурила у открытой в теплую ночь форточки, высыпала в стакан-кофе из миниатюрного пакетика, обнаруженного в плетеной корзиночке на столе, и уселась в который раз перечитывать сценарий. Рассвет застал ее у зеркала — она демонстрировала самой себе мимику и позы Александры Николаевны, какой она представлялась в воображении Тани.

В просторном, сверкающем хромом и пластиком гостиничном кафетерии Таня оказалась одной из первых. Отведав йогурта, шпикачек с цветной капустой, слабенького, но терпкого и очень сладкого кофе с корицей и булочку с маслом, она почувствовала, что засыпает прямо за столом, и громадным усилием воли заставила себя выйти в холл. Там она сидела, курила, листала журналы с непонятными словами, позевывала, поминутно взглядывала на часы и с ужасом думала, что если и не заснет посреди своего первого рабочего дня, то уж непременно проведет его в тупой сонной одури, и рассерженный Иржи (по его предложению они еще вчера перешли на имена) отправит ее обратно... Обратно... К Павлу, к Нюточке... Вообще хорошо бы...

Но ничего подобного не случилось. Таня первой заметила вчерашнюю шатенку, переводчицу Марженку, и первой поспешила ей навстречу. На черной студийной «шкоде» они проехали через весь город, и Таня со свежим любопытством смотрела через стекло. Автомобиль въехал в ворота студии и долго колесил между разных строений, сквериков, изгородей, пока не остановился у длинного трехэтажного здания красного кирпича.

— Павильон номер пять, — пояснила Марженка. — Мы идет туда.