Крик ворона - Дмитрий Вересов

Джулиан извлек из серебряного портсигара длинную сигарету с марихуаной, поджег, с наслаждением затянулся. Таня вдохнула знакомый дым.

— Рано или поздно ты обо всем догадалась бы сама. И не знаю, как бы ты себя повела в таком случае. Такую тигру лучше иметь в партнерах, чем в недругах... Ну, иди сюда.

Таня поднялась, плавной походкой подошла к Джулиану, вынула у него изо рта сигарету, сделала неглубокую затяжку. Он протянул к ней руки, но она вывернулась из его объятий.

— Ты сам сказал — в партнерах. Но уже не в наложницах.

II

Счастливая жизнь — это замечательно, только описывать ее неинтересно, особенно когда счастье не обозначает себя яркими событиями, какими-то душевными взлетами, внезапными откровениями и прочим. Свое откровение Павел с Таней получили, свой душевный взлет пережили — и теперь счастье ощущали как бы слоем теплого прозрачного лака поверх обыденной рутины, плывя сквозь те же будни, сквозь которые, почитая их серыми, плывут все.

Два летних месяца протекли незаметно. Павел работал днями, Таня вечерами. То вместе, то поврозь ездили на Мшинскую, к Дмитрию Дормидонтовичу, Нюточке и Беломору, потихоньку собирались в августовский отпуск, который планировали провести в Коктебеле — великолепную комнатку со всеми удобствами в служебном корпусе тамошнего Дома творчества им сосватал Вилька Шлет. Вообще, их счастье магнитом притягивало к себе людей, само собой воскресли и засияли многие старые дружбы, казалось бы, угасшие безвозвратно.

В жизни Павла «культурный отдых», за исключением воспоминаний детства (от поездок с родителями в привилегированные санатории и в разные «Артеки» он отказался лет в девять), ассоциировался исключительно с той, первой Таней — две роскошные больницы, Рига, Юрмала... А так все больше были спортивные лагеря, туристские и альпинистские походы, геологические партии. И первый его коктебельский отдых, еще студенческих времен, отнюдь не походил на то, чего он с какой-то подспудной опаской ожидал, глядя в бортовой иллюминатор на чистое голубое небо над бескрайней ватой облаков. Тогда, почти десять лет назад, он и несколько его сокурсников решили после крымской практики не сразу возвращаться в пыльный город, а автостопом добрались до Старого Крыма, через Голубые горы перевалили к морю и разбили под самой Сюрю-Кая дикий палаточный городок, к которому моментально прилипло название Тель-Зоотар — ибо все его обитатели быстро соорудили некие подобия того характерного головного убора, который прославил на весь мир Ясир Арафат. Свои «арафаточки» ребята снимали только перед погружением в море. Особенно пикантно эта свора доморощенных палестинцев смотрелась на фоне типично коктебельской публики, вспоминая которую, один израильский эмигрант писал: «И горы здесь, в Хайфе, такие же, и море такое же, и люди... — нет, люди здесь не такие же, а те же самые...» Круглосуточные гудежи, гитары, многочасовое дежурство в очереди за пельменями в кафе «Левада» (неофициальное название — «Блевада»), вечерние шашлыки из ежиков, вдоль и поперек излазанный Карадаг...

К тому возврата уж нет, теперь все будет иначе, иначе. Рядом с Таней, с Нюточкой — и .никакой провидец не сумел бы определить, что она не родная Танина дочка... Во время полета до Симферополя Нюточка радостно носилась по всему салону, терроризируя стюардесс, очаровывая пассажиров, не давая ни минуты покоя Тане. Лишь перед самой посадкой она утихла, забралась Тане на колени и задремала, да так, что Павлу пришлось выносить ее из самолета на руках. Тащиться через весь Симферополь на автовокзал они не стали, а тут возле аэропорта сговорили за двадцатку частника на «Жигулях» и покатили по шоссе на Феодосию, мимо тех знаменитых охотничьих угодий, где сам Никита Сергеевич во время оно охотился на услужливо привязанных к деревьям кабанов.

— А море скоро? — в энный раз спросила Нюточка, когда они миновали Белогорск.

Таня растерянно пожала плечами и переадресовала этот вопрос сидевшему впереди Павлу.