Главный свидетель - Сандра Браун

Меньше всего на свете Джон хотел, чтобы Пепердайн поднял. его на смех за дикий, ничем не оправданный страх. И тот, уловив состояние приятеля, сжалился над; ним, но все-таки попытался урезонить.

— Послушай, Джон, я смотрел, как ты вел переговоры с такими подонками, которых свет не видывал. И тебе удалось уговорить террористов сложить оружие, хотя те искренне верили, что, сдавшись, никогда не попадут в рай. Вот как ты умеешь убеждать!

— Ну, было однажды. И больше не повторил ось. — Подумаешь, выдался один неважнецкий денек, так ты и нос повесил.

— Один неважнецкий денек? Оказывается, все, что тогда произошло, можно так вот просто назвать — один неважнецкий денек?.

— Я не собираюсь нисколько приуменьшать случившееся. Но никто тогда не подумал, что ты виноват. Никто, Джон. Разве ты мог предположить, что этот псих и в самом деле исполнит свою угрозу.

— Не мог, а должен был, Джим. Скажешь, нет? Ведь именно ради этого меня учили и тренировали. Ради этого обзавелся при ставкой «доктор философии» перед своей фамилией. Подразумевается, что я всегда должен знать, когда давить, а когда и шаг назад сделать.

— Ты — один из лучших в нашей конторе, Джон. И нам по-прежнему тебя не хватает. Когда-нибудь, я уверен, настанет день и ты простишь себе то, что случилось в Нью-Мексико, и вернешься. — Пепердайн положил ему руку на плечо. — Слушай, у тебя стальные нервы. Скажи мне теперь, только взгляни реально, чем может навредить кро-о-ошечный — уги-пути — ребеночек?

Глава двадцать восьмая

Когда они поднимались по трапу самолета в Денвере, у Джона появилось ощущение неминуемой беды. Как ни старался, он не мог отделаться от мысли, что это путешествие закончится плохо.

Теперь, уже много времени спустя, лежа в постели, которую он делил со своей подопечной, и принимая во внимание, что у него сломана нога, на голове красуется шрам, и он только что излечился от амнезии, Джон задался вопросом, что же можно было сделать, дабы предотвратить лавину обрушившихся событий.

Вряд ли удалось избежать всего этого — пусть и не состоялся бы тот злополучный перелет. Пепердайн определенно решил бы, что у друга поехала крыша, если бы он, как поначалу и хотелось, отозвал агента в сторону и сообщил прямо там, на летном поде, что он нюхом чует полный правал. Мол, необходима иная стратегия.

Пепердайн должен был выйти в Далласе, в то время как Джону и его партнерше — Руги Фордхэм — приятной даме-охраннику испанского происхождения, предстояло сопровождать миссис Бернвуд и ее ребенка в Райли-Дархэм, а оттуда на другом самолете до округа Колумбия. Такой вот, значит, маршрут.

Однако вмешалась судьба.

Сразу же после вылета из денверовского аэропорта у Кендал начались мучения с ушами. Охранница Фордхэм обратилась за объяснениями к стюардессе, которая постаралась убедить женщину, что на заданной высоте неприятные ощущения исчезнут. Но боль не проходила.

В течение всего полета Кендал неимоверно страдала. Почувствовав, что матери плохо, забеспокоился и захныкал ребенок, а потом и вовсе заплакал. Сидя через проход, Джон покрепче ухватился за подлокотники и взмолился, чтобы дитя наконец успокоилось. Но чем дольше возносил Джон молитву Создателю, тем громче ревел мальчик.

— Может, заказать что-нибудь выпить? — участливо спросил Пепердайн, заметив бисеринки пота, выступившие на лбу Джона.

— Я на работе.

— Плюнь ты на правила. Ты аж позеленел весь.

— Я в порядке. — На самом деле Джон лгал. Он старался сосредоточиться на чем-то другом — стал, например, считать заклепки на потолке салона, чтобы не реагировать на детский крик.