Главный свидетель - Сандра Браун

Просто отвратительно! Он решил предпринять еще одну попытку вернуться в спальню, но снова замер на месте. На этот раз его внимание было приковано к ее губам, полным и чувственным — и таким лживым. У Джона появилось нестерпимое желание вцепиться в них своими зубами, почувствовать вкус, ощутить упругость ее груди, коснуться коленей… Наконец, ему захотелось…

Неожиданно тишину пронзил легкий свист.

Кендал, широко раскрыв глаза, посмотрела на него. Джон едва не подскочил на месте от изумления, стукнув по полу одним костылем.

В течение нескольких секунд они внимательно рассматривали друг друга, не делая ни малейшей попытки сдвинуться с места. Джон, возбужденный и взволнованный до глубины души, чувствовал себя крайне неудобно и страшно злился, что она застала его, как говорится, на месте преступления.

— Что это, черт возьми?

— Чайник, — ответила она, едва переведя дух. Она торопливо поправила лямочку и, отняв ребенка от груди, приподняла его. — Прежде чем покормить Кевина, я поставила чайник. А ты почему не спишь?

— Никак не могу заснуть — ужасно душно.

— Я заметила, что сегодня ночью ты вел себя беспокойно. Может, хочешь чаю? — Чайник по-прежнему свистел на высокой ноте. — Чай на травках, никакого кофеина.

— Спасибо, не надо.

Она подошла поближе:

— Тогда подержи Кевина, а я пойду заварю себе чашечку.

Сунув ребенка Джону, она продефилировала по гостиной и скрылась на кухне. Несколько мгновений он сидел не шевелясь, глядя прямо перед собой и стараясь успокоиться. Наконец он постепенно пришел в себя и в груди его проснулось какое-то странное чувство, пробивая барьер антипатии и страха.

Кевин оказался пухлым мальчонкой. Соответственно Джон не ожидал, что ребенок такой легкий, почти невесомый. Он удивился необычайно нежной коже; хотя, возможно, это всего лишь контраст с его собственной волосатой грудью.

Наконец мужчина набрался смелости и пристально посмотрел на младенца. На удивление, младенец тоже таращил на Джона свои глазенки. Тот сдержал дыхание — ведь ребенок, несомненно, сейчас закричит, ощутив незнакомые, не материнские объятия.

Вместо этого Кевин растянул ротик в широчайшем зевке, выставив на обозрение голые десенки и маленький язычок. Затем трижды пукнул, и трио крохотных взрывов легко пробило тонкую пеленку.

Неожиданно для себя Джон засмеялся.

— Готова спорить, вы бы отлично поладили друг с другом, если бы ты не был постоянно настороже.

Джон и не заметил бы, что Кендал вернулась, если бы не услышал ее голос. Он поднял голову и обнаружил, что она внимательно изучает его, отхлебывая помаленьку из чашки, источающей тонкий аромат апельсинового чая.

— Чудесный парнишка.

— Просто прелесть и тебе известно это не хуже меня. И ты ему нравишься.

— А ты-то откуда знаешь?

— Да ведь он надувает пузыри. В хорошем расположении духа Кевин всегда так поступает.

Мальчонка и в самом деле весь исслюнявился и к тому же радостно махал ручонками, словно подтверждая слова матери. Джон, однако, застеснялся своей внезапной откровенности:

— На-ка, подержи лучше сама.

Казалось, слова Джона задели ее за живое, однако она ничего не ответила, а просто поставила чашку с травяным отваром на стол и отнесла мальчика в спальню.

— Ну вот, сразу же засопел, — заметила Кендал, вернувшись в комнату. — Почему у взрослых все по-другому?

— Ну, у нас слишком всего намешано в головах.

— И что же у тебя в голове?

Джон внимал Кендал в надежде обнаружить в ее словах иронию или намек на вызов, но так ничего и не услышал. Она вопрошала вполне искренне, поэтому он решил ответить ей аналогичным образом:

— Да, кое о чем я думаю. Вернее, просто зациклился на этом.

Ему не пришлось повторяться. Глаза ее неожиданно подернулись туманом, а голос чуточку охрип:

— Думаю, подобные мысли посещают и меня.