Стриптиз в кино - Нэнси Бартоломью

— Алонцо Барбони, — сказал он, — был послан сюда, чтобы устроить для меня небольшой бизнес. Прошлой ночью он сдуру позвонил с парковки перед каким-то рестораном и пожаловался, что, по-видимому, кто-то за ним следит, прокололи сразу четыре баллона. Я сказал ему, чтобы не отнимал у меня время глупостями и был начеку. — Говоривший повернулся ко мне. — Тогда он и назвал ваше имя. А еще, — теперь он взглянул на Фрэнсиса, — Барбони высказал удивление, что Лось-младший собрался приехать в это Богом забытое место.

— Сам же он приехал, — возразила я, но Паки не обратил на мои слова никакого внимания.

— Представляете наше состояние, — продолжал он, — когда узнаем, что полчаса спустя Барбони застрелили. Поставьте себя на наше место…

Я этого очень не хотела делать, но решила промолчать о своих чувствах. То, что сказал Паки в дальнейшем, несколько прояснило ситуацию. Во всяком случае, для меня. За Фрэнсиса ручаться не буду.

Вот что мы услышали:

— … ведь как получается, подумали мы: два нью-йоркских клана, ваш и наш, с частично совпадающими интересами, но строго разделенными сферами влияния, вдруг сталкиваются… могут столкнуться… Наш представитель убит. Лось внезапно приехал… И я предположил: а не хочет ли кто-то умышленно столкнуть нас… Или тут нечто другое…

По мере того как он говорил, его тон делался резче, лицо все больше искажалось от злобы.

— Вот почему я решил сам поговорить с вами. Теперь откройте ваши карты. И без балды.

Последние слова он произнес хриплым зловещим шепотом, не сводя глаз с Фрэнсиса.

Мой славный брат не проявил никаких видимых эмоций. Спокойно отхлебнул вино и посмотрел на Паки сквозь свои загадочные темные окуляры. Блестящий актер, решила я. Вот кем нужно было ему стать, а не пожарным. Его имя давно бы уже красовалось в Голливуде на Аллее звезд.

— Так зачем все-таки ваш Барбони наведывался сюда? — бесстрастно спросил Фрэнсис, словно не слышал, о чем говорил Паки.

Лицо последнего исказилось еще больше: не без оснований он решил, что собеседник считает его за дурака, решил поиграть с ним.

Сквозь стиснутые зубы Паки ответил:

— А то вы не знаете? Он делал здесь то же, что в Нью-Йорке. Проверял, так сказать, устойчивость наших вложений во Флориде. Мы же все-таки не хотим, чтобы с нашими девочками случались неприятности. Это ударяет по карману. Особенно если они вообразят себя звездами и пробуют избавиться от нашей, как бы сказать, опеки. Да что, вы не понимаете? Барбони должен был ласково объяснить, что им оторвут их чертовы титьки, если не будут слушаться…

Последняя фраза была настолько грубой и омерзительной, что я вздрогнула и отвела взгляд от его мерзкой морды. Думаю, он не понял наших чувств, ведь “синдикат” тех Лаватини наверняка рассуждал, если не поступал, примерно так же.

Официантка принесла ему мартини, он дал двадцатку и не стал брать сдачи, что вызвало у нее неподдельное восхищение.

Отхлебнув, Паки заговорил снова, так как мы молчали.

— Итак, чтобы закончить наш приятный базар… Как я понимаю, Лаватини решили расширить свою сферу. Что ж, какие могут быть возражения? Только зачем наступать нам на лапы? Ведь Панама-Сити уже два года как наша территория, не правда ли? Так же, как Пенсакола и Таллахасси. Какие тут споры? Но зачем же вы решили нарушить наше гребаное соглашение?

Фрэнсис молча откинулся на спинку стула. Я начинала беспокоиться: может, он не в состоянии сообразить, что нужно сказать. Он был похож сейчас на артиста, забывшего свою роль, а суфлер не то заснул, не то куда-то смотался из своей будки. Я бы, может, могла чего-то подсказать, но это было абсолютно не в традициях того семейства Лаватини и вызвало бы только подозрение.

Молчание становилось нестерпимым, я от отчаяния допила свое пойло и мечтала о фруктовом соке, но официантки не было видно.