Любопытная - Пеладан Жозефен (1885)

Кабаре – идеальное место для простодушных голландцев, чванливых солдат и головорезов. Талейран выглядел бы здесь нелепо. Несмотря на пристойный вид и безупречно повязанные галстуки молодых мужчин, некое очарование, приписываемое им воображением Поль, таяло с каждой минутой. Доносившиеся до нее обрывки их речей лишь добавляли к складывавшемуся впечатлению – эти люди были поверхностны. Она слышала грубые шутки и солдатские непристойности, лишенные как остроумия, так красноречия. Они говорили о ближайших выставках, ценах, тиражах, перестановках в редакциях, рекламных трюках, давали друг другу дельные советы рисовальщиков и копировальщиков. Но более всего поражали неприкрытая ложь, вопиющая клевета, безудержное злословие, болезненное хвастовство.

Чуть более пристальное внимание к этому отвратительному зрелищу превращало его в глупое ребячество; оскорбления заходили так далеко, что никто не верил тому, что слышал. Каждый знал: завистник не станет утруждать себя подлостью, хвалящегося же без умолка гордеца не следует принимать всерьез. Разговоры на подобных сборищах являют собой неряшливо выполненную копию официальных речей на лекции Агессо85 – здесь никому нет дела до истины среди скверных слов и низких поступков. Политики – болтуны вроде Анри Мопрена, и самозванцы, подобные Тартюфу. Писатели же беспринципны, как Лусто.

Им подобны гримасы судей, надевающих на время заседания маску радетелей за благо общества. Их противники – пародия на Симпозиум – оглашают непристойности и гордятся пороками, которыми не обладают. Кабаре – ничейная земля: о чем бы вы здесь ни говорили, вы не рискуете опозориться. Помимо литературной богемы, превосходящей пишущую для журналов молодежь, в кабаре приходит самая разная публика – встретившись на улице, эти люди не узнают друг друга. В кабаре окажется милленарий, не довольный Искупителем и ждущий пришествия Илии и Еноха. Лицемер надевает куртку якобинца, чтобы походить на Робеспьера. В кабаре приходят художник, усматривающий провокацию в дыму своей трубки, и писатель на полпути к славе и в надежде заполучить читателей, наполняя их бокалы. Обычные горожане с любопытством наблюдают Кабриона86 в своей стихии. В кабаре не дозволяется приходить лишь женщинам. Изредка какая-нибудь парижанка сопровождает сюда художника, написавшего ее портрет, или два или три завсегдатая приходят с любовницами, надевшими синие чулки87.

– Случай благоволит к вам, – сказал Небо́, увидев на пороге четверых мужчин, чье появление вызвало восторженные возгласы. – Свободен лишь один столик – тот, что перед нами. Вы сможете услышать разговор избранных – или тех, кого таковыми считают. Светловолосый еврей – это Талагран, сегодняшний Проперций88. Высокий и худой – сентиментальный садист Сен-Мейн. Изысканная манера держаться принадлежит непревзойденному мыслителю Линею. Невысокий мужчина, который зашел последним – Малосен, реалист и хулитель прошлого.

– Ты немного опоздал, Малосен, – закричали из зала. – Приди чуть раньше, услышал бы Палестрину!

Малосен усмехнулся.

– Палестрина, Данте, Микеланджело суть три недоразумения эпохи Ренессанса! Гомер, Вергилий и Аристотель – три недоразумения античности! Но Палестрину никто не слышал! Среди выпускников Эколь Нормаль лишь итальянцы по происхождению говорят, что понимают Данте! Микеланджело – заурядный купальщик! Я говорю вполне серьезно. «Святое Семейство» в Уффици – школа плавания, Сикстинская капелла – творение борца, «искусство ради тела». Ум заменяют мускулы, искусства – полураздетые фигуры.

– Идиот! – бросил художник Эрлон.

– Ты наивен, – возразил Малосен. – Ты по-прежнему молишься на школьных идолов. Благословенная душа! Ты веришь в идеи Паскаля – жалкие заметки на полях – и безумные речи Боссюэ89 – компиляцию Библии и Тертуллиана! Ты веришь глупостям Горация, Маро и Менандра90? Признайся, что веришь Менандру и Мольеру! Мольер был самой продажной душой своего времени. Мольер отвратителен!