Унесенная ветром - Дмитрий Вересов (2004)

Она стояла и глядела с пригорка, как медленно, опасаясь мин, пылят по дороге грузовики. Стояла и смотрела, позабыв, как поучал ее отец, как поучали ее дядья и двоюродные братья: «Не стой в полный рост, когда едут русские, они могут выстрелить, поэтому присядь или, еще лучше, ляг на землю».

Она стояла и смотрела, как, спустившись в лощину, бронетранспортер выпустил из кормы два черных клуба дизельного выхлопа, это механик делал перегазовку, переключаясь на низкую передачу перед затяжным подъемом.

Она стояла и смотрела.

И не знала, что под тентом второй от головы колонны машины, лицом в пол кузова лежит ее отец. И что его увозят. Увозят, чтобы никогда больше не привезти назад.

А маленькая Сажи все бегала, все бегала с прутиком, стремясь показаться взрослой пастушкой, способной руководить козой и ее козлятами…

Теперь по этой дороге, поднимаясь из лощины, в село втягивалась разведрота федералов. Втягивалась пешим порядком, двумя параллельными колоннами. «Броня» — две бээмпушки и гусеничный транспортер — двигалась отдельно.

Высоко в небе, отстреливая тепловые ловушки, чтобы не нарваться на «стингер», крутили мельницами лопастей два вертолета. С них федералы рассматривали опасную южную оконечность села.

Туда, на юг, рано поутру ушли дядя Лека и дядя Руслан с ее двоюродными братьями. Ушли с отрядом из почти сотни бойцов. Среди которых почти половина была из их села. И половина из этой поло вины состояла из ее ровесников и одноклассников…

Гоча, Тимур, Аслан Закиевы. Руслан, Ахмет, Лека Биктимировы…

Гоча был ее нареченным.

Отец, когда ей было еще восемь лет, как-то на праздник, после длинного зимнего поста, сказал за столом своему другу Зелимхану Закиеву: «Вот невеста для твоего Гочи…». И Зелимхан, улыбнувшись, подозвал ее, погладил по голове и подарил золотую цепочку.

С Гочей они в один класс ходили. Но серьезно к этой помолвке не относились. Гоча ее как женщину не воспринимал. Он и не глядел никогда в ее сторону. Разве что, когда родители просили в праздник станцевать для них… Да и она не представляла себе, что Гоча сможет стать ей близким и любимым человеком.

Страшно признаться, но как о мужчине Айшат втайне мечтала о русском актере Бочкине, которого видела по телевизору и в кино.

И когда она ночью, ложась спать, начинала мечтать о поцелуе и прикосновении, Айшат представляла себе, что тем мужчиной, что поцелует ее, будет русский артист Бочкин.

Она представляла, что Бочкин — русский офицер, добровольно перешел в отряд ее дяди Леки, что он добровольно принял ислам и стал заместителем командира отряда.

И она представляла, как он целует ее. Целует и трогает ее тело. Представляла и с тем засыпала.

А Гоча? А Гоча ушел с отрядом, ушел, словно вьючное животное, нагруженный реактивными гранатами для «мухи»… Ушел и даже не оглянулся в ее сторону.

Убьют его, она и не заплачет. Тоже мне, жених!

Федералы вошли в село.

Началось самое неприятное. То, что они называют зачисткой. Ищут бандитов. А в подвалах, кроме женщин и немощных стариков — никого. Все мальчишки, кому больше тринадцати лет, даже ровесники ее сестренки Сажи, все ушли с дядей Лекой и его отрядом. В отряде от них толку никакого, но останься они…

Но останься они, и федералы их тоже запишут в бандиты. Будут руки разглядывать — нет ли следов от ружейного масла да мозолей от курка и затвора…

А у какого мальчишки их теперь нет? Даже она, Айшат, с закрытыми глазами соберет и разберет автомат. Да что там она! Сажи, и та умеет затвор передернуть да от пуза пальнуть…

Их подвал осматривали с особой тщательностью.

Эфэсбэшник с майорскими погонами, тот все уже знал — и про то, что они родственники полевого командира Леки Бароева, и про то, что их отца, Ислама Бароева, уж год как забрали в Грозный по подозрению в сотрудничестве с братом.