Мужчина-подарок - Светлана Лубенец

В тот же вечер Горыныч заявился ко мне домой с дорогой бутылкой коньяка (как потом выяснилось, немыслимо затейливой формы) в потрясающей красоты коробке. На ней была изображена расцвеченная огнями Эйфелева башня, из чего следовало, что коньяк являлся французским.

Кроме того, что лицо Егора было здорово попорчено Дашкиным мужем, оно имело еще и очень неопределенное выражение. Воронцов не мог не знать, что все сотрудники фирмы в курсе того, из-за чего они добрых полчаса бились с Пашкой не на жизнь, а на смерть. Мне показалось, что Горыныч пришел ко мне, чтобы покуражиться: вот, мол, я какой! Ешьте меня с маслом! А я подумала: «Ну, попробуй, голубок, покуражься! Ты еще не знаешь, что я, находясь в комнате психологической разгрузки, поклялась на диске с расслабляющими мелодиями отомстить тебе за всех оскорбленных и униженных тобою женщин, включая и свою скромную персону!»

– Ты говорила, что я кое-что могу держать в плане, – отвратительно ухмыльнувшись, сказал Егор, обнимая коробку с Эйфелевой башней.

– По-моему, на сегодняшний вечер у тебя были совершенно другие планы, – ответила я.

– И какие же?

– Я, Егор, слышала ваш разговор с Дашкой.

– Разумеется, случайно?

– Разумеется. Я шла в комнату отдыха, но ваш разговор за углом коридора заставил меня притормозить, потому что я услышала свое собственное имя. Что ты говорил ей про меня?

– Ничего.

– Врешь! Из твоих сладких уст вылетело-таки мое имя! Со слухом у меня все в порядке!

– Я только сказал, чтобы она не ревновала меня хотя бы к тебе.

– А почему бы ей не ревновать? – усмехнулась я. – Чем это я хуже других? Да и прецедент был. Разве не так?

– Может, повторим… прецедент? – Горыныч просительно заглянул мне в глаза.

– А почему не с Дашкой? – Я посмотрела на часы. – Насколько я помню, у тебя через двадцать минут должно состояться свидание с ней в собственной твоей квартире.

– А я сбежал… – В глазах Горыныча уже не было куража, с которым он появился на пороге моего жилища. Мне даже показалось, что где-то в самой их глубине гнездится тоска, сосущая и ничем не утоляемая.

– Ну и зря! – стараясь не обращать на нее внимания, сказала я. – Может, еще успеешь?

– Гонишь?

– Нет… Просто Дашка испытывает к тебе неземную любовь, а я…

– И что же ты?

– Да ничего! – отрезала я и наконец пропустила его в квартиру.

Он вошел и плюхнулся на пуфик у зеркала, так и держа перед собой бутылку в шикарной коробке.

– Ну и рожа… – скривилась я, оглядев его лицо в запекшихся рванинах на лбу и носу.

– Как известно, раны украшают мужчину, – заметил Егор.

– Только не тебя. У тебя вид как у бомжа, который ошивается возле наших помоек. У него в точности такие же «украшающие» раны. Пошли на кухню. Я обработаю их перекисью, а то смотреть противно!

Я промывала ему глубокие царапины, нанесенные справедливой Пашкиной рукой, а он во все глаза смотрел на меня, почти не мигая. И под его взглядом я чувствовала, что опять размягчаюсь, плавлюсь и теряю свою независимость. Чертов мужик! Колдун! Ну нет, сегодня я тебе не поддамся… Я же обещала отомстить и отомщу!

– Ну… кажется, все, – сказала я, налепив те самые полоски пластырей и приблизив собственное лицо к его, чтобы получше разглядеть, красиво ли у меня получилось.

Это оказалось роковой ошибкой.

– Отлично, – сказал Егор, и его губы уткнулись мне в шею.

– Воронцов, ты неисправим, – сказала я, а он уже прижимал меня к себе.