Мужчина-подарок - Светлана Лубенец

– То и есть, что с двумя. С тобой и с Дашкой. А с Дашкой – аж три года назад, когда она клялась, что ее брак с Дроздецким чисто формальный, ради питерской прописки, а тебя в агентстве Шаманаева и в помине еще не было.

– А с Анжелой?

– Не было у меня ничего с Анжелой!

– Врешь! Она сама говорила, что было.

– Ну… была парочка поцелуйчиков. Девочке очень хотелось – почему не подарить ей их.

– А то, что девочка может влюбиться не на жизнь, а насмерть, об этом ты не задумывался?

– Надя! Ну… как тебе объяснить… Я же видел, что Анжелке просто хочется любви. Все равно с кем, красивой, романтической, как в сказке. А в сказке долго не живут, жизнь все расставляет на свои места. И наша Анжелка, как только представился подходящий момент, выпорхнула из романтических бредней и прилепилась к Пашке. Все в порядке с девочкой, ты не волнуйся. А мои нежные поцелуи она всю жизнь будет помнить, как самые лучшие подарки к празднику.

– Дед Мороз ты у нас, значит! Санта-Клаус! Оле Лукойе! – рассвирепела я. – Шаманаева, значит, шлюха, и ей в подарок голый неподсахаренный секс, Анжелка – романтическая девица, так ей нежные поцелуи. А мы? Мы с Дашкой под каким грифом у тебя проходили? Ты нам с ней одни и те же слова говорил?

Горыныч молчал. Профиль его был сух и строг.

– Молчишь, гад! – выплюнула я и тоже замолчала, отвернувшись к окну.

Мы молчали до самой деревни под чудным названием Капельки. И только я вышла из машины, меня сразу отпустила тоска, которая сжимала внутренности всю дорогу. Во-первых, меня, как подушкой, накрыла тишина. Я потрясла головой и только тогда услышала свист какой-то птицы и легкий шелест листьев над головой. Машина стояла на высоком берегу. Внизу несла свои воды прозрачная Мста. Честное слово, мне даже с высоты было видно, какая чистая в реке вода! У берега сквозь нее хорошо были видны камни и, клянусь, даже подводные травинки.

Другой берег, казалось, был еще выше нашего. Он весь зарос смешанным лесом. Из кружева разноцветных осенних листьев гордо поднимались острые вершины пушистых елей. Я вдохнула душистый воздух полной грудью и повернулась к Горынычу.

– Как здесь красиво! – воскликнула я и даже неприлично подпрыгнула.

– Я знал, что тебе понравится, – ответил он и как-то невесело улыбнулся.

– Предлагаю все выходные не произносить больше ни слова ни про «Шамаил», ни про секс, ни про «пода-а-арки Де-е-еда Моро-о-оза»! – весело пропела я, с удивлением и восторгом оглядывая все вокруг.

– Согласен, тем более что…

Я никогда не узнала, что еще хотел сказать Горыныч после своего «тем более», потому что к нам уже бежал его дед. Он оказался маленьким сухоньким старичком, который, упав в объятия Горыныча, радостно залопотал:

– Ну, наконец-то! Совсем забыл старика! А ведь обещал приехать еще на той неделе! Я ждал, ждал, рыбы наловил… А теперь уж что? Мы эту рыбу на пару с Тумашкой съели.

Старик наконец выпростался из объятий внука и подошел ко мне, держа наперевес руку с ладонью, сложенной лодочкой.

– А это, значит, она… – тихо и как-то радостно сказал он.

– Надя, – подсказал Горыныч.

– Надя, значит! Надежда! Хорошее имя! А я – Иван Игнатьич! – продолжал лепетать дед, пребывая все в той же радости. И он сунул мне свою сухую прохладную ладонь. – Будем знакомы!

– Будем! – согласилась я, потому что Иван Игнатьич мне сразу понравился. – А Тумашка – это кто?

– Тумашка – это вообще-то Туман. Пес мой. У него окрас необычный, серо-голубоватый, вот я и назвал его Туманом.

– А порода какая? – продолжала расспрашивать я, когда мы уже двигались к дому.

– Да какая там порода! Дворняга приблудная!