Мужчина-подарок - Светлана Лубенец

– Он будет любить тебя всегда! – выкрикивали пузырьки мыльной пены и лопались от счастья.

Чуть ли не половину воскресного дня мы не выходили из-за занавески. Надо «налюбиться всласть», так, кажется, говорил Иван Игнатьич. Мы последовали его совету, и Галины расшитые простыни были безжалостно смяты. Я казалась себе двадцатилетней. Колдовские чаи с календулой делали свое дело. Я не могла оторвать своих губ от губ мужчины, которому всего несколько часов назад запрещала говорить о любви. В этот день я дышала его словами. Ими, как запахом трав, была наполнена вся дедова горница. Сам Иван Игнатьич нас не беспокоил. Даже Тумана не было слышно в саду. Весь мир будто умер, оставив за цветной занавеской только два слившихся в одно тело.

– Все!!! Все!!! – крикнула наконец я. – Не могу больше! Я с ума сойду, если ты еще раз ко мне прикоснешься! Я просто рассыплюсь на молекулы!

– Я соберу тебя из молекул, и все начнется сначала, – шепнул мне Егор и опять поцеловал в губы.

– Нет… нет… милый мой, хороший… я действительно больше не могу, да и… по правде сказать, есть что-то очень хочется… – проговорила я и села на постели.

– Фу-у-у, какая проза… – скривился Егор. – Неужели ты не сыта моими поцелуями?

– Хотелось бы чего-нибудь менее эфемерного! – рассмеялась я и принялась одеваться.

– Вот это совсем другое дело! – обрадовался при виде нас дед Горыныча, который дремал в саду на какой-то старой пальтушке, брошенной на крылечко кухни. – Солянка в печи. Горячая еще. Думаю, без меня справитесь?

Конечно же, мы справились, целуясь чуть ли не после каждой съеденной ложки. А потом еще долго и неистово обнимались на сытый желудок прямо в кухне Ивана Игнатьича.

– А ты говорила, что больше не сможешь, – смеялся Егор и целовал меня в шею.

– Ну… я же подкрепила свои силы… – смеялась я в ответ и снова сдирала с себя одежду, будто чужую кожу, по нелепой случайности налипшую на мое тело.

– Приезжайте еще, Наденька, – пригласил меня Иван Игнатьевич, когда мы с Егором уже уселись в «Жигули», чтобы ехать в Питер.

– Обязательно, – совершенно искренне отозвалась я и даже, специально для этого высунувшись из машины, поцеловала старика в сухую морщинистую щеку. Серо-голубой пес Туман долго бежал за нами вслед, но отстал, когда мы выехали на шоссе.

По мере приближения к Питеру обаяние Горыныча и его магнетическое притяжение начали потихоньку ослабевать. На Исаакиевской площади я уже не могла взять в толк, чем он опять смог меня купить. Да еще как! А ведь всего пару часов назад я была глубоко убеждена, что наконец влюбилась, окончательно и навсегда. Что ни говори: бабник – он бабник и есть, в какую глушь его ни завези. У него тысячи способов обольщения, начиная от призывных томных взглядов до ритуальной помывки с колдовскими отварами в деревенской бане. Но, черт возьми, как же все это было здорово!

Возле моего дома Егор сделал так, что я никак не могла открыть дверцу его «Жигулей».

– Не валяй дурака, Горыныч, – недовольно проворчала я. – Уик-энд прошел на самом высоком уровне. Спасибо! И дед твой мне здорово понравился! И голубая собака тоже!

– Надя, ты не забыла, что я тебе говорил во время этого уик-энда на высоком уровне?

– И что же ты такого особенного мне говорил? – довольно презрительно спросила я и с самым наглым видом уставилась ему в лицо. Сейчас, когда ослабело действие дедовых привораживающих отваров, можно продолжить месть, которую там, на Мсте, я (временно!) отодвинула на второй план.

– Похоже, придется напомнить! – бросил мне Горыныч.