Мужчина-подарок - Светлана Лубенец

– Пойдем-ка в дом, – предложил Иван Игнатьевич и уже в полной темноте пошел впереди меня, освещая нам путь смешным, оплетенным проволокой старинным фонарем. Я поплелась за ним, обильно роняя горькие крупные слезы на дорожку, выложенную уже знакомыми мне кружками распиленных бревен. Уж до чего у меня было плохо на душе, а я все же умудрилась при этом подумать, что деревянными кружками выкладывать дорожки гораздо лучше, чем краденым боем кафельной плитки с керамического завода.

– Сейчас чай пить будем, – вполне весело и безмятежно сообщил мне дед Горыныча. – У меня хороший. На травах! Да ты ведь знаешь…

Я удивилась, что он говорит про какой-то чай на травах, когда нужно говорить совсем о другом. Я проделала к нему такой долгий путь, чуть не перевернула лодку «Харона» и извозила весь свой плащ в том, что плескалось на дне «утлого челна», вовсе не для того, чтобы по-обывательски пить чай на его душистой кухоньке. Как он не может понять, что я вполне могла бы уже лежать на дне Мсты? Или все уже кончено? Может быть, десятилетний прапраправнук настоящего Харона действительно перевез меня в страну мертвых, где уже нет никаких забот, кроме как попить от скуки чайку, вспоминая дозагробную жизнь?

– Вы, наверное, меня не так поняли, – попыталась я еще раз довести до старика трагический смысл своей проблемы. – Ваш внук Егор женится! Через две недели! Понимаете?

– Чего ж тут непонятного? – буркнул Иван Игнатьич, пряча от меня глаза и так остервенело наглаживая Тумана между ушами и по спине, что бедный пес даже приседал, удивляясь неизвестно откуда взявшейся недюжинной дедовой силе. – Знаю, когда женится, потому что приглашен.

– И вы об этом так просто говорите? – удивилась я.

– Дело-то нехитрое – жениться, вот просто и говорю, – ответил старик.

– И вы поедете на свадьбу? – ужаснулась я, будто дед Воронцова собирался на дьявольский шабаш.

– Выпей-ка чайку, Надя, – опять завелся с чаем Иван Игнатьевич.

И тут я поняла: назад дороги нет. Меня перевезли не через Мсту, а через Ахеронт, хмурую реку воздыханий. Уже сильно стемнело, и я просто не заметила, что Мста – никакая не Мста. И мальчишка не случайно был каким-то странным, сгорбленным, как старик. А тетка ни за что не хотела отдавать свои корзины тоже не случайно. Может, у нее там души умерших, которые она везла через Ахеронт бесплатно? Контрабандой? Может, и я – уже не я, а заплутавшая в дебрях собственных страхов и переживаний душа. Харон не взял с меня плату только потому, что ее возьмет дед Воронцова…

Ах, Иван Игнатьич, Иван Игнатьич! Ваш чай наверняка настоян на воде Леты, реки забвения. Она должна протекать где-то рядом с Ахеронтом… Я выпью вашей настойки на Лете, и тогда все будет кончено.

– Спасибо, Иван Игнатьевич, – сказала я. – Мне что-то не хочется чаю. Я, наверное, зря сюда приехала. Простите. Сама не знаю, как меня к вам занесло и, главное, зачем… Вы ведь ничего не можете для меня сделать… Простите еще раз… Я, пожалуй, пойду.

– Вот еще новости! – воскликнул старик. – Куда ж ты пойдешь на ночь глядя? Не пущу! И не думай даже! Вот тут на топчане у окна и ложись. Время уже позднее, а утро, как известно, вечера мудренее.

Я печально улыбнулась. Одной, без Егора, он не предлагает мне ни постель с бельем, вышитым Галей, ни чердак с душистым сеном. Больше я этого не достойна? Или старик так тонок душой? Разве могла бы я сейчас улечься на Галины простыни, которые еще, возможно, хранят запах наших с Егором тел? Не могла. И он, похоже, знает это.