Игра вслепую - Эдмон Бали

Ильич поставил на место баллончик с бутаном и вышел. Кенникен продолжал поигрывать пистолетом.

— С кем приходится работать! — пожаловался он. — Набрали олухов невесть откуда. Странно, что ты этим не воспользовался.

— Почему? — пожал я плечами. — Я же знал, что в этой команде есть ты.

— Верно, — согласился он. — Мы чертовски хорошо знаем друг друга. Слишком хорошо. Даже сомневаюсь, получу ли я удовольствие от предстоящего. Ведь это все равно, что причинять боль самому себе. Англичане говорят: «Мне больно разделять твою боль». Верно?

— Я шотландец, — сухо заметил я.

— Не вижу разницы. Кстати, чуть не забыл спросить о главном. Ты любишь эту девушку, Элин?

Во мне все сжалось.

— Она не имеет к этому никакого отношения, — сказал я.

— Не волнуйся, — засмеялся он. — Я не причиню ей ни малейшего вреда. Готов поклясться — хоть на Библии, хоть на «Капитале» Карла Маркса, смотря что тебя больше устроит. Ты мне веришь?

— Верю, — искренне ответил я.

Черт побери, я действительно ему верил! Будь на его месте Слейд, то, поклянись он хоть собственной матерью, это бы ему не помогло. Но Кенникену я доверял абсолютно, он был человеком слова, хотя грубым и жестоким, но настоящим человеком.

— Тогда скажи: ты любишь ее?

— Мы собираемся пожениться.

— Это не совсем прямой ответ, но я его принимаю, — засмеялся Кенникен. — Ты спишь с ней, Алан, правда? Вы наслаждаетесь близостью друг друга? Называете друг друга нежными именами? Достигаете вместе пика? Так, Алан?

В его голосе явственно послышались металлические нотки.

— Помнишь нашу последнюю встречу? Там, в лесу, когда ты пытался меня убить? Жаль, что ты оказался плохим стрелком, а ещё более грустно, что нанесенную тобой рану так и не удалось залечить. Так вот, если ты останешься в живых — а я ещё ничего не решил относительно этого, — то ни Элин, ни какая-нибудь другая женщина никогда не захочет стать твоей женой.

— Я бы выпил еще, — прервал его я.

Он взял мой стакан и снова наполнил его, но воды на сей раз налил значительно меньше.

— Ты побледнел, — заметил он, передавая мне стакан.

— Я понимаю тебя, — отозвался я, — но в любой профессии есть свой риск. Тебя не так волнует твоя рана и даже её последствия, как предательство. Верно, Вацлав?

— Верно, — согласился он.

— Но ты не там ищешь предателя. Кто тогда был твоим начальником в Москве?

— Бакаев.

— А моим?

— Этот английский аристократ, лорд Таггерт, — улыбнулся Кенникен.

— Ошибаешься, — покачал я головой, — для него это был слишком низкий уровень. Тебя предал твой начальник, который говорился с моим, а я был лишь инструментом в их руках.

Кенникен расхохотался:

— Мой дорогой Алан, ты начитался книг о Джеймсе Бонде!

— Ты не спросил, кто был моим начальником, — заметил я.

— Хорошо, так кто же он был? — продолжал веселиться Кенникен.

— Слейд.

Смех оборвался. Я невозмутимо продолжил:

— Все было тщательно спланировано. Нас с тобой принесли в жертву, чтобы укрепить позиции Слейда. Тебе ничего не сказали именно для того, чтобы все выглядело абсолютно реально и безупречно. Так и получилось.

— Глупости, — бросил Кенникен, но лицо его побледнело, а на щеке проступил шрам.

— Только поэтому ты и провалился, — объяснил я. — И тебя, естественно, за это наказали, не могли не наказать, чтобы не возбуждать подозрений. Ты четыре года перекладывал бумажки в ссылке только за то, что честно выполнял свой долг. Тебя просто поимели, Вацлав.

— Я не знаю никакого Слейда, — отозвался он и его взгляд окаменел.