Истинные цвета - Дорис Мортман (2000)

Изабель высвободилась из его объятий и принялась расхаживать по комнате. Она мысленно взвешивала все «за» и «против», бросая на одну чашу весов свое уязвленное самолюбие и триумф Джулиана, а на другую — возможность продолжить карьеру и обеспечить успех. Вспомнив, как высокомерно-пренебрежительно вел себя Джулиан, с каким тайным торжеством он критиковал ее работы, она ощутила, что со дна ее души поднимается глухой протест. Она не нуждается в чужих похвалах. Она сама знает, что талантлива. Да, к тому же ее не так-то легко сломить.

— Решено! — воскликнула Изабель, и они выпили за ее первый шаг к возрождению.

Филипп улыбнулся. Изабель наконец-то доверилась ему. Значит, у них есть будущее.

Галерея Греты Рид на Спринг-стрит в Сохо в буквальном смысле слова осаждалась прессой, коллекционерами, художниками и всеми, кто имел хоть какое-то отношение к миру искусства.

Выйдя из такси под руку с Филиппом, Изабель сразу же заметила Джулиана — он стоял у окна галереи, позируя фотографам и беседуя с корреспондентом «Арт-ньюс». Хорошо, что он повернулся спиной к окну. Она встретится с ним, обязательно встретится, но чем позже, тем лучше.

Филипп взял ее за руку и стал пробираться сквозь толпу. Небольшой коридор вел в главные залы галереи. В углу Изабель увидела кучку репортеров; они словно пчелы роились вокруг Коуди Джексона. Он давал интервью художественному критику «Нью-Йорк таймс».

— Что он здесь делает? — удивилась Изабель. — И почему его интервьюирует «Таймс»?

— А кто он?

— Один мой знакомый художник. Я встретилась с ним в Париже. Он жаловался на зрительское непонимание и злую судьбу.

Присутствие этого человека взволновало Изабель и встревожило Филиппа. Зачем «Тайме» понадобилось выслушивать откровения какого-то неудачника? Что-то подсказывало Филиппу, что надо бы увести Изабель, но было уже поздно. Их вынесло вперед, в огромный главный зал галереи.

Поначалу Изабель не сообразила, что именно предстало ее глазам. На стенах огромного зала висело шесть полотен с обнаженной натурой, причем картины показались ей странно знакомыми. На узком стенде в центре зала висела ее «Голубая луна», сверкая и переливаясь в свете ламп. Картина смотрелась великолепно, и Изабель, забыв обо всем, с гордостью любовалась своим творением. Поглощенная созерцанием, она не сразу заметила, что толпа расступилась, Филиппа оттеснили, и навстречу ей легким шагом вышла светская репортерша Нина Дэвис со своей командой.

Не успела Изабель и глазом моргнуть, как на нее наставили камеру, сунули ей под нос микрофон и ослепили вспышками. Она беспомощно оглянулась вокруг и поняла, что попала в ловушку.

— Леди и джентльмены, — громко произнесла Нина в камеру, — позвольте представить вам Изабель де Луна — художницу и натурщицу. — Повернувшись к Изабель, она уставилась на нее хищным взглядом. — Как чувствует себя художница, выставленная на всеобщее обозрение? — спросила она, злорадно наблюдая, как Изабель съежилась под слепящим светом прожекторов.

Интервьюируемая молчала, и Нина направила камеру на полотна с обнаженными моделями, а затем продолжала:

— Коуди Джексон рассказал нам, что когда вы с ним учились в Лиге студентов-художников, вы стеснялись посещать занятия по рисованию обнаженной натуры. Наверное, это зависит от того, с какой стороны мольберта смотреть. — Она рассмеялась. Кое-кто из присутствующих последовал ее примеру.

Скрестив руки на груди, Джулиан Рихтер с бесстрастным выражением лица следил из-за ближайшего угла за тем, как публика сжирает Изабель де Луна. И только при ближайшем рассмотрении становился заметным злорадный огонек в его глазах, что не ускользнуло от внимания Филиппа.

— Как ты мог? — гневно прошипел он, заслоняя Рихтеру обзор. — Это подло, Джулиан.

— Не понимаю, о чем ты. — Он сделал шаг в сторону, но Филипп не собирался отступать. — Галерея не моя. Коуди Джексон не принадлежит к числу моих художников.