Последняя королева - Гортнер Кристофер Уильям (2006. 2008)

Филипп подошел ко мне. На нем был темно-желтый камзол из расшитой золотом парчи и подбитый куньим мехом плащ. Последние недели он неустанно упражнялся, сражаясь на турнирах и тренируясь с луком и мечом, чтобы сбросить лишний вес и вновь обрести мускулистую фигуру, казалось заслонявшую теперь все вокруг.

– Пора. – Он властно кивнул в сторону моих фрейлин: – Им придется путешествовать с остальной нашей свитой. На флагманском корабле нет места.

– Беатрис и Сорайя поплывут со мной, – ответила я. – Они могут спать в моей каюте. Мне и так пришлось оставить детей. Вряд ли ты ждешь от меня еще каких-то жертв.

Он уставился на меня. Наши взгляды встретились и оба были одинаково холодны. Хотя я порой грустила, что наша юношеская любовь превратилась в жестокую игру, на самом деле в моей душе уже не осталось к нему никаких чувств. Он стал для меня полностью чужим.

– Поступай как знаешь. Только поторопись, а то оставлю тебя на берегу.

Он направился прочь. Я не спеша последовала за ним к шлюпке, которая должна была доставить нас на наш галеон, если, конечно, он раньше не перевернется и не утонет.

Наступила ночь, скрыв берег под покровом тьмы.

Оглядываться я не стала. Я уже решила, что во Фландрию никогда больше не вернусь.

* * *

На третий день, когда мы огибали побережье Британии, с неба к моим ногам упала птица. Взглянув на пернатое тельце и беспомощно раскрывающийся клюв, я уже собиралась присесть, как вдруг матрос рядом упал на колени:

– Нет, ваше высочество, не трогайте ее! Это дурной знак!

– Ерунда, – усмехнулась я. – Всего лишь несчастный заблудившийся воробей.

Я подняла слабо бьющую крыльями птичку. Одно крыло было вывернуто под неестественным углом, возможно сломано. Я огляделась, ища Беатрис.

Матрос в ужасе наблюдал за мной:

– Умоляю вас, ваше высочество, бросьте ее в море! Прошу вас, во имя Господа! Она нас погубит!

Рассмеявшись, я пошла в свою каюту, где положила воробья на койку. Наполнив кубок пресной водой из бочки, я начала поить птичку каплями с пальца, напевая ей, словно младенцу. Закутав птицу в шаль, я баюкала ее в импровизированном гнезде под бормотание моря, скрип корабельных снастей и шорох волн.

Пришла Беатрис: все на борту только и говорят о крылатом создании, которое явилось, чтобы проклясть корабль. Я показала на крошечный сверток:

– Вот оно, твое крылатое создание, – всего лишь усталый воробей. Принеси мне чашку горячего бульона. Буду его кормить, пока он не наберется сил, чтобы улететь.

Внезапно я ощутила тепло в груди. Возможно, моя душа все же не настолько омертвела, как мне казалось.

* * *

На следующую ночь налетел шторм. Небо на западе приобрело кроваво-красный оттенок, и его затянули рваные бордово-черные тучи. На флотилию опустилась угрожающая тьма, вздымая гигантские волны и поглощая все на своем пути, словно чудовищная пасть.

Мы с фрейлинами поспешно стащили стол и стулья в дальний угол, придвинув к ним сундуки. Пищащего воробья я посадила в решетчатую шкатулку, где хранила свои скудные драгоценности.

Снаружи завывал ветер и хлестал ледяной дождь. Корабль все сильнее раскачивался на бушующих волнах, кренясь из стороны в сторону. Мы могли лишь сбиться в кучу и прислушиваться к грохоту перехлестывавших через палубу волн и отчаянным крикам матросов, пытавшихся спасти нас от гибели.

Раздался громкий треск, потом панические вопли. Мгновение спустя галеон начал заваливаться набок. Сорайя что-то неразборчиво причитала, Беатрис шептала молитвы всем святым, какие только могли прийти ей в голову. У меня же вдруг возникло ощущение, будто я скачу верхом на необузданном жеребце, – неожиданное и бодрящее. Я почувствовала себя по-настоящему живой. Живой и свободной.

Корабль со стоном выпрямился. Мне вдруг стало смешно. «Утонула вместе с ненавистным мужем и его пустоголовой свитой» – какая вышла бы эпитафия!