Красные листья - Полина Саймонс (1999)

Тревожные сомнения в виновности Конни, которые постоянно мучили Спенсера, развеялись еще до того, как он занял свое место на судейской кафедре. Суд состоялся как раз в годовщину смерти Кристины. Констанцию Тобиас защищали несколько адвокатов, которые, видимо, убедили ее сделать признание в совершении преднамеренного убийства. Адвокатам удалось доказать, что деяние это было совершено в состоянии временного помрачения рассудка, за что ей могли дать от пяти до пятнадцати лет. Если бы она была признана виновной по другой, более жесткой статье, то ей бы полагалось от двадцати пяти лет до пожизненного, а если бы не было принято во внимание вообще никаких смягчающих обстоятельств, то Конни и вовсе грозило пожизненное заключение. Ее адвокаты это прекрасно знали и, конечно, просчитали все варианты. Поэтому, видимо, Конни и согласилась. Придется посидеть, конечно, но если учесть вышесказанное, то можно считать, что она отделалась легким испугом.

Свидетелем обвинения выступал Френки Абсалом. Было видно, что делал он это весьма неохотно. Вначале Конни все отрицала. Этого не было, того не было и прочее и прочее. Но у нее не было главного — алиби. Она не могла заявить, например, что проспала все это время, или была в туалете, или в ванной, или занималась подготовкой к контрольной. У нее не было алиби. И у нее была куча мотивов, подвигавших ее к убийству.

Это подтвердил для большого жюри Натан Синклер, то есть Альберт Мейплтоп.

Джим Шоу вообще поначалу отказывался являться в суд и свидетельствовать для обвинения. Когда он в первый раз не явился по повестке, ему пригрозили судом. Он был вынужден прийти и засвидетельствовать, что Конни действительно не было в ее комнате примерно с двенадцати двадцати до часа тридцати. Под угрозой привлечения к ответственности за сокрытие сведений, за что ему угрожала тюрьма, Джима фактически вынудили признаться, что он знал и об инциденте, случившемся за год до смерти Кристины, когда Конни столкнула ее с моста.

В итоге Конни Тобиас была признана виновной по статье «Преднамеренное убийство, совершенное под влиянием наркотиков, алкоголя или других разрушительных эмоциональных факторов».

Спенсер был рад, что ему не пришлось свидетельствовать. Иначе он был бы вынужден раскрыть подсудимой Констанции Тобиас глаза на то, что преступление, в котором ее обвиняют, было совершено ею ради негодяя, что жизнь свою она погубила из-за мерзавца. Он был готов рассказать суду правду о Натане Синклере. К счастью, этого не потребовалось.

Но радость Спенсера, что процесс этот закончился, в конце концов, именно таким образом, была кратковременной. После оглашения приговора он увидел Натана. Тот стоял недалеко от зала суда и довольно ловко отбивался от вопросов репортеров. И выглядел весьма уверенно — такой самодовольный, в модном костюме, со своим пресловутым хвостиком сзади. «Отвертелся, сволочь», — подумал Спенсер, проходя мимо Натана, за его спиной. Тот как раз в это время выдавал нечто длинное, якобы интеллектуальное о тех опасностях, которые таит в себе чрезмерная эмоциональность. В общем, что-то в этом роде.

— Я все про тебя знаю, Натан Синклер, — безжалостно обжигая правдой, прошептал Спенсер прямо ему в спину и стал спускаться по лестнице.

Большинство репортеров, окруживших Натана, если не все, подняли глаза и внимательно на него посмотрели, а его честные и непроницаемые глазки вдруг забегали. Натан замолчал, а через несколько секунд, избавившись от репортеров, стремглав полетел по лестнице за Спенсером.

— Как вы меня назвали? — спросил он, запыхавшись.

— Ты прекрасно слышал, — ответил Спенсер.

— А мне кажется, я вас не расслышал, — улыбнулся он. — И все же, как вы меня назвали?

Спенсер остановился и посмотрел на Натана. Они были почти одного роста. Нет, Спенсер немного выше, но и немного худее. И они стояли на лестнице одни.

— Теперь я знаю, кто ты. Я говорил с твоей матерью.