Красные листья - Полина Саймонс (1999)

— Ты был прав? — переспросила она.

Он медленно кивнул:

— Да, был прав.

Спенсер чувствовал себя так, как будто на него взвалили груз огромной тяжести. Эти люди сплели дьявольскую паутину, а он в нее попал и вот уже больше трех лет не может выпутаться. Он стал ее узником. За эти годы он постарел на сто лет, и не быть ему больше молодым. Никогда. На висках уже появилась седина, а на лице морщины. Это они, эти ребята, заставили его постареть. Но довольно с него. Хватит. Больше он им ничего подобного не позволит. Пришла пора освободиться от этих пут.

— Конни, — произнес он решительно, — я знаю, почему ты ничего не сказала Альберту той ночью, когда возвратилась с моста. Ты не сказала ему потому, что подозревала его в убийстве. И когда он больше ни словом не обмолвился о ней, а шли дни, и он даже не упоминал ее имя, и когда со всей очевидностью стало ясно, что она куда-то исчезла, а он вел себя так, как будто это в порядке вещей, ты уже знала, что это он ее убил. И ты ничего не сказала. На что ты надеялась? Что ее никогда не найдут? И, зная, что убил ее он, ты что, не понимала, что становишься соучастницей преступления, или тебе было все равно?

— Не говори так, — выдохнула Конни. — Не говори так. Перестань!

Но Спенсер заговорил еще громче, чем прежде:

— Ты продолжала молчать, как будто набрала в рот воды. Ты что, надеялась, что твои подозрения ошибочные? Ты что, надеялась, если сядешь вместо него в тюрьму, он останется тебе верен и начнет еще сильнее любить? Хотя куда уж сильнее… А, Конни?

— Он любил меня! — воскликнула Конни.

— О, Конни! — Спенсер чувствовал огромную усталость. — Ради Бога! Он никогда тебя не любил. К твоему сведению, он вообще в своей жизни никого никогда не любил. — Потом Спенсер вспомнил темно-вишневое пальто Кристины. — Пожалуй, разве только ее. Неужели ты этого не видела? Думала, принеся себя в жертву, заставишь его любить, но он забыл тебя сразу же, как только за тобой закрылась дверь тюремной камеры. И теперь ты жаждешь отомстить. Но тебе тогда следовало поступить с ним так, как он того заслуживал, а не обхаживать.

Конни заплакала.

— Не плачь. Чего ты от меня теперь хочешь? У нас с тобой даже нет ни в чем полной уверенности. Перестань плакать.

Конни продолжала плакать, не заботясь о том, чтобы вытереть лицо. Сквозь всхлипы она попросила:

— Найди Альберта. Найди его!..

— Найти его? И что потом?

— Не знаю, — призналась она. — Твое сердце само подскажет, как следует поступить.

— Не впутывай, пожалуйста, сюда мое сердце, — бросил Спенсер, но тут же смягчился: — И что ты советуешь мне сделать, когда я разыщу его? Расцеловать в обе щеки?

— Тогда ты будешь знать, что делать, детектив. Я полагаюсь на тебя, — содрогаясь от рыданий и хлюпая носом, заверила Конни.

— Ты думаешь, Альберт тут же сознается в содеянном? Ты его не знаешь, Конни.

— Знаю. Я его знаю.

Спенсер покачал головой:

— Нет, ты его совсем не знаешь. — И он подумал, не рассказать ли ей о Натане Синклере. Но тут же отказался от этой мысли. Разве она уже не достаточно наказана?

Он решил сменить тему разговора и спросил о Джиме.

— Да, — ответила она. — Каждое воскресенье. Он приезжает сюда каждое воскресенье.

— Ты смеешься, — не поверил Спенсер. — Неужели каждое воскресенье? — На самом деле он удивлен не был. — И чем он сейчас занимается?

— Не очень преуспел. Работает менеджером в банке.

— Он учился в Дартмуте, чтобы стать банковским менеджером?

— Нет, — ответила Конни, — он учился в Дартмуте, чтобы стать юристом, а затем политиком, но он… изменил, решение.

— Изменил решение? Но колледж он окончил?

— Насчет этого он тоже изменил решение, — произнесла Конни с задумчивой нежностью.

— Понятно, — кивнул Спенсер. — Конни, а ты, я вижу, тоже изменила решение насчет Джима?

Она смущенно кивнула в ответ: