Все, что блестит - Линда Ховард

Кожа на его скулах натянулась, и внезапно он присел перед ней так, чтобы можно было наблюдать за её лицом. Его чётко очерченные губы растянулись в тонкую линию, а взгляд чёрных глаз опалил её лицо. Джессика отпрянула от него, ярость и желание боролись в его глазах, и она испугалась и того, и другого. Но, взяв себя в руки, она ответила на его внимательный взгляд.

— Я хочу знать о твоём браке, — сухо потребовал он. — Я хочу знать, как случилось так, что ты пришла ко мне ещё девственницей, и, чёрт побери, Джессика, я хочу знать почему, к дьяволу, ты не сказала мне!

— Я пыталась — ответила она так же резко. — Хотя не понимаю, зачем. Я не обязана тебе что-то объяснять, — продолжала она, не желая поддаваться его гневу. Она вынесла слишком много от Николаса и больше не могла.

Жилка опасно задёргалась на его виске.

— Я должен знать, — пробормотал он низким от напряжения голосом. — Ради Бога, Джессика, пожалуйста!!!

Она задрожала, услышав от него это слово, — услышав, как Николас Константинос говорит кому-либо «пожалуйста». Он тоже был сильно напряжён. Это было видно по неподвижно застывшим плечам, волевой линии рта и подбородка. Она судорожно вздохнула.

— Я вышла замуж за Роберта, потому что любила его, — наконец, прошептала она, бессознательно сжимая пальцами свой халат. — И до сих пор люблю. Он был самым добрым человеком, которого я когда-либо знала. И он любил меня! — заявила она с нотками отчаяния в голосе, гордо подняв голову со спутанными рыжими локонами. — Независимо от того, сколько грязи ты и такие же, как ты, бросаете в меня, вы не можете изменить тот факт, что мы любили друг друга. Может быть… возможно, это была другая любовь, потому что мы не спали вместе, не пробовали заняться сексом, но я бы отдала свою жизнь за этого человека, и он это знал.

Николас поднял руку, и, хотя Джессика вжалась в спинку стула, положил её ей на шею, лаская её нежную кожу и позволяя пальцам скользнуть вниз, к тёплому плечу, а затем обхватить грудь, обтянутую халатом. Несмотря на тревожные мурашки, которые пробежали по её коже, она не стала возражать против его прикосновений, потому что, на свою беду, уже знала, что он может быть опасен, когда ему перечат. Вместо этого она просто смотрела на него и видела примитивный голод, который внезапно возник в его глазах.

Его пристальный взгляд оторвался от того места, где большой палец дразнил и пробуждал её тело, чтобы наблюдать за её лицом.

— А это, Джессика? — хрипло спросил он. — Делал он когда-нибудь с тобой такое? Или был неспособен на это? Он пытался заняться с тобой любовью и потерпел неудачу?

— Нет! На все твои вопросы — «нет»! — её голос сорвался, и Джессика глубоко вздохнула, пытаясь сдержаться, но было сложно притворяться спокойной, когда простое прикосновение его пальца к её груди так жгло её плоть. — Он никогда и не пытался. Однажды он сказал, что любовь бывает намного приятней, когда она не перепутана с основным инстинктом.

— Он был стар, — пробормотал Николас, и, внезапно потеряв терпение, он развязал халат, открывая длинную шёлковую ночную сорочку под ним. Его пальцы проскользнули в низкий вырез, чтобы обхватить грудь и погладить проступившие под шёлком вершинки, заставляя её дрожать от смешанного чувства принятия и отторжения. — Слишком стар, — продолжал он, глядя на её грудь. — Он забыл тот огонь, который может сжечь рассудок человека. Взгляни на мою руку, Джессика. Увидь её на своём теле. Меня сводила с ума сама мысль о сморщенной руке старика, так же прикасающейся к тебе. Это было ещё хуже, чем думать о тебе с другими мужчинами.

Она невольно посмотрела вниз, и непроизвольная дрожь пробежала по её телу из-за контраста его сильных тёмных пальцев на её абрикосового оттенка коже.

— Не говори о нём так, — слабо защищалась Джессика. — Я любила его, и однажды ты тоже станешь старым, Николас.