Единственная - Норма Бейшир (1994)

Слоун жалела, что приехала в Сидней. Голова у нее заболела еще в самолете. А уже в номере гостиницы, когда она принялась распаковывать вещи, накатил такой приступ тошноты, что пришлось прилечь. Да, зря не послушалась Джордана и не осталась дома. Терпеть все тяготы переезда ради каких-то трех дней не стоило. О Тревисе она, правда, не беспокоилась — сын уже не так скучает по ней, как прежде, у него появилась своя жизнь, свой круг друзей, свои интересы. «Мой малыш вырос, — подумала Слоун со смешанным чувством грусти и гордости. — А тебе, дорогая, предстоит все начинать сначала: новый муж, маленький ребенок. Не сошла ли я с ума?» Что ж, вполне возможно… Способна ли она вообще на всепоглощающую материнскую любовь? Вспомнился вдруг такой случай: Тревису пять лет. Она пишет — и так увлеклась работой, что забыла вынуть малыша из ванной. Кончилось тем, что ребенок стал орать истошным голосом — только тогда она вспомнила о нем. Боже, Тревис просидел в ванне несколько часов!.. Чего только не пережито с Тревисом: бессонные ночи, кормление грудью, поносы, зубки, потом — школа, уроки. И теперь все начнется сначала!

В замке тихонько поворачивался ключ — поток воспоминаний прервался. Открылась входная дверь, затем скрипнула в соседней комнате — на пороге спальни возник Джордан.

— Я думала, ты на тренировке.

Джордан подошел к ней, нежно поцеловал.

— Увы, всю ночь шел дождь, играть пока нельзя. Как ты себя чувствуешь?

Слоун с неохотой ответила:

— Ничего, только тошнит немножко.

— У тебя шесть месяцев, разве токсикоз не проходит после первых недель?

— Иногда проходит, иногда нет. Мою бедную маму тошнило все девять месяцев.

Джордан посмотрел на нее с удивлением.

— Вот это сюрприз!

— Что ты имеешь в виду?

— То, что ты сказала! Ты ведь впервые заговорила о своей семье.

Слоун пожала плечами.

— Когда мать носила меня, ее рвало почти каждое утро. Ты считаешь, что это имеет какое-то значение?

Джордан плюхнулся в кресло, положив ногу на ногу, руки забросил за голову.

— Для меня, дорогая, все имеет большое значение, — потягиваясь, произнес Джордан, — потому что я ничего не знаю о твоей семье. Ты не рассказывала мне ничего о своем детстве, ни одной даже крохотной — забавной или грустной истории о том, как ты жила в Чикаго…

Слоун наклонилась над чемоданом.

— К сожалению, не могу вспомнить ничего забавного.

— Ну, хорошо, в твоем детстве не было ничего доброго, веселого. Неужто все было настолько мрачно и печально, что тебе вообще не хочется ничего вспомнить?

Глаза их встретились.

— А тебя это так интересует? — как можно равнодушнее спросила Слоун, снова взявшись за раскладывание вещей.

— Мне хочется понять! — Джордан искренне недоумевал: что могло быть такого ужасного в детстве Слоун, что ей и сейчас не хочется о нем говорить?

Надин выпорхнула из взятого напрокат «БМВ» и стояла, опершись на крыло машины. Гевин подошел к ней, поздоровался — они сегодня еще не виделись.

— Этот матч аннулируют, — сказала Надин.

— А тебе-то что?

Она обиженно посмотрела на Гевина. Не впервые Гевин своей резкостью заставляет ее замолчать. Но сейчас она особенно ясно почувствовала — у них нет и не будет ничего общего. Какие они муж и жена? Потому ее всегда и тянуло к другим мужчинам — она просто не нужна Гевину.

Его страсть — деньги, власть, все атрибуты богатства и преуспевания: дома, машины, яхты, породистые лошади, игроки в поло. Может быть, женщинам в этом ряду места нет. Может быть — уже нет? Ей-то, во всяком случае, — точно.

— Что тут нужно этим птичкам? — спросила Слоун.

С Дасти они наблюдали с нижней трибуны, как два вертолета низко кружат над полем. Игроки уже собрались на поле и ожидали, когда конюхи выведут лошадей.

— Они сушат поле, — объяснила Дасти. — Дорогостоящее удовольствие, но что поделаешь.