Единственная - Норма Бейшир (1994)

— Мне кажется, что вот-вот свалятся, — громко сказала Слоун.

— Не волнуйся, летчики знают свое дело.

— Надеюсь…

— Дасти внимательно посмотрела на Слоун.

— С Джорданом все будет в порядке. Он выходил на это поле уже несколько раз. А вообще-то случались условия и похуже. Ты и представить себе не можешь, какие.

— Очень даже представляю, — с горестью ответила Слоун. — Не раз воображала себе картины — как он падает на траву, как не может справиться с лошадью…

— Хватит, Слоун! — Дасти дотронулась до ее руки. — Остановись. Я хочу кое-что сказать тебе. Моя мать почти всегда ездила с отцом и в результате вконец измотала нервы. Отец падал — несколько раз в году — на нем живого места не было. И у мамы здоровье с каждой его травмой ухудшалось. Как только он падал, с ней начиналась истерика. Прямо на стадионе. После сердечного приступа врач посоветовал ей больше не ездить с мужем на игры.

Слоун резко повернулась к Дасти.

— И она больше не ходила на матчи?

— Нет, она поняла, что так лучше для них обоих.

— Она не любила поло?

— Она не любила риск, без которого немыслима эта игра.

«Как я ее понимаю», — подумала Слоун.

— Пойми, Дасти, — продолжала она, — сегодня риск все увеличивается. Все эти несчастные случаи… Без них уже не обходится ни одна игра. Словно четыре коня из Апокалипсиса вышли на поле. Смерть и несчастья скачут за игроками по пятам — кто остановит эту дьявольскую скачку?

Игра прошла в хорошем темпе и даже довольно успешно: команда Джордана выиграла с преимуществом в один гол. Победу отмечали в ресторане, а потом Джордан и Слоун шли домой пешком — при лунном свете.

— Ты такая молчаливая сегодня весь вечер, — сказал Джордан. — Плохо себя чувствуешь?

Слоун удивленно взглянула на него.

— Почему ты так думаешь?

— Ты очень бледная, на себя не похожа. Я волнуюсь.

— Да нет, чувствую я себя довольно прилично.

Джордан осторожно взял Слоун за руки, привлек к себе и нежно поцеловал в лоб.

— Извини меня, дорогая.

— Ты что, считаешь, что меня пора отправлять в санаторий для беременных? — спросила Слоун, водя кончиком пальца по груди Джордана.

Он улыбнулся в темноте.

— Тебя это волнует, глупенькая? Или хочешь что-то выудить из моего ответа? Иногда, дорогая, я просто теряюсь в догадках — чего ты от меня ждешь, чего тебе хотелось бы.

Слоун приподнялась на локте:

— Ты считаешь меня такой коварной, но почему?

— Потому что… Ладно, скажу… Мне часто кажется, что существенная часть твоей жизни закрыта от меня. И не только от меня — от всех.

— Это из-за того, что я не хочу рассказывать о своем детстве?

— Да нет, это частность…

— Джорди, в моем детстве не было ничего такого, о чем интересно рассказать. Поверь мне. Я радуюсь, что почти не помню того времени. Скажу тебе больше: я потратила годы, чтобы забыть ту часть моей жизни.

— Но, Слоун, даже несчастливое детство порой оставляет счастливые воспоминания.

— Это не мой случай, — неожиданно резко ответила Слоун. — Послушай, Джордан, давай поговорим о чем-нибудь более приятном.

— О чем, например?

— Не знаю, — ее руки ласково поглаживали тело Джордана, — ну, лучше вот об этом…

Ян Уэллс сидел в трейлере, принадлежащем «Достойным», и предавался воспоминаниям. Сколько лет он уже не играл! С тех пор, как…

— Отец?

Ян вскинул голову. В дверях стояла Дасти.

— А я думал, ты тренируешься.

— Где? Утром опять был дождь — все шестнадцать полей практически бездействуют.

Дасти села на старое полено у двери трейлера.

— У тебя все нормально, папа?

— Не совсем, — ответил он задумчиво. — Ты заметила, что в последнее время… Ну все эти недоразумения?

— Какие недоразумения?

— Вроде этих разорванных уздечек, гляди-ка! — И он протянул Дасти уздечку. — Ты не находишь в ней ничего странного?