Смертельная игра - Нора Робертс (2012)

— Я знал, что ты коп, с той самой минуты, как впервые увидал тебя. И я знал, что ты все изменишь в моей жизни, хотя и не знал, как и почему. Я никогда не стану сожалеть ни о том первом моменте, ни обо всех, что были потом. — Рорк несильно потряс ее за плечи, и это утешило ее так же, как и его поцелуи. — Пойми, ты не одна в этой битве. И я с той самой первой минуты тоже. Я на твоей стороне.

— Когда-то я думала, что мне лучше быть одной. Что мне нужно быть одной. Может, так оно и было. Но теперь уже нет. — Ева коснулась губами его щеки, потом другой. — Больше уже никогда. — И она припала к его губам в теплом и нежном поцелуе.

То, что они дарили друг другу, отгородило их от всего остального мира, — прикосновение, вкус поцелуя, обещание близости.

Он обнял ее, прижал к себе крепко-крепко. «Он словно знал, — думала Ева, — знал, что ей нужно было, чтобы ее обняли, нужно было ощутить силу его рук, сомкнувшихся вокруг нее». После крови и жестокости сна его ладони, скользившие по ее коже, были такими нежными, такими невероятно нежными… Его губы, его неторопливые, ласковые поцелуи несли с собой покой, утешение и любовь.

Она знала, что страсть придет. У них страсть была всечасно тлеющим костром, готовым вот-вот вспыхнуть. Но в ту секунду он дарил ей то, что ей было нужно, что всегда мог ей подарить. Утешение.

Знала ли она, могла ли она хотя бы представить, что для него значили эти мгновения, когда она поворачивалась к нему, когда так раскрывалась ему навстречу? Это было проявлением абсолютного доверия.

Рорк никогда не переставал удивляться ее силе, ее бесстрашию, как и ее неотступной решимости защищать тех, кто уже не мог защитить себя сам. И в эти секунды, когда она, дрожа, позволяла своей уязвимости, своим сомнениям и страхам выйти на свет, он чувствовал, что обязан заботиться о ней. В эти мгновения он мог показать ей, что любит и ценит в ней не просто воина, но женщину, всю ее целиком. И темную, и светлую половины.

Нежно-нежно, словно боясь ее ранить, ласкал он ее кожу, разминал затекшие от дневной работы и от страшного сна мышцы. И когда она вздохнула, припал губами к ее груди.

Ее сердце. Оно билось ради него. Высвеченная голубоватым лунным светом, она двигалась ради него на фоне темно-синего ночного неба, поднимаясь, испуская еще один вздох, отдаваясь наслаждению. Отдаваясь. Отдавая.

Ее пальцы скользили в его волосах, спускались по спине и снова поднимались вверх, держась неспешного ритма даже тогда, когда дыхание ее участилось и вздох перешел в стон.

Погрузившись в это тихое наслаждение, она притянула его ближе к себе, еще ближе. Тело прижималось к телу, губы к губам. Его тело волновало ее — его вес, его очертания. Она вдохнула его запах, как воздух, и, открывшись, впустила его в себя.

Плавно, медленно и нежно двигались они, все ощущения проходили сквозь нее, словно она была прозрачной. В темноте она обхватила его лицо ладонями.

«Не всякое волшебство бывает иллюзией», — подумала Ева. Между ними родилось волшебство, и она чувствовала, как оно наполняет ее тело, разум, сердце, и светится внутри.

— Я люблю тебя, Рорк. Я так люблю тебя.

«Это волшебство», — подумала она, глядя, как его глаза наполняются светом.

— A ghra. Любовь моя, — ответил он, и этими словами заставил ее позабыть обо всем.

На следующее утро первый глоток кофе Ева сделала, думая лишь о том, как бы выжить. А сделав, расслабилась и вздохнула, словно испытала почти такое же удовольствие, как прошлой ночью в искусных руках Рорка.

«Что и говорить, — призналась она сама себе, отставив кружку с кофе, чтобы принять душ. — Он меня избаловал».