Жена или жертва?.. - Филлис Уитни (2000)

Услышав звук открываемой наружной двери и приближающиеся голоса, я поторопилась сделать последние стежки на пачке балерины, прежде чем спуститься со стола.

Первой вошла хранитель миссис Олбрайт и, подняв глаза, с легкой насмешкой в голосе обратилась ко мне:

— Мисс Блейк, может быть, вы сойдете со своего насеста и покажете мистеру Чандлеру статуэтки, которые приготовили для него? О, пожалуйста, простите, кажется, звонит мой телефон! — повернулась она к гостю и поспешно вышла, оставив его стоять у двери.

Я бросила через плечо быстрый взгляд и отметила, что высокий мужчина внимательно наблюдает за мной.

— Через минуту я буду свободна, — сказала я, втыкая иголку в пачку.

Поскольку он не пришел в оговоренное время, промелькнуло у меня в голове, ничего не случится, если теперь ему самому придется немного подождать. Видимо, в этот момент во мне взяли верх норвежские гены — отец всегда говорил, что моя мать была очень упряма.

Посетитель ничего не ответил, и в следующий раз я взглянула на него, только закончив шить.

Гленн Чандлер стоял неподвижно, по-прежнему изучающе глядя на меня горящими темными глазами, и я вдруг почти физически ощутила сдержанную силу, таящуюся в этом человеке. Его внешность напомнила мне «Портрет неизвестного» кисти эстонского художника Китса, который висел в доме моей матери. У изображенного на нем мужчины тоже были тонкие, волнистые волосы темно-орехового цвета с красноватым отливом, очень большие, почти черные глаза, удлиненное худое лицо с красивым чувственным ртом…

Молчаливый откровенный интерес Гленна Чандлера к моей персоне был почти оскорбительным.

— Я готова, — сказала я, прерывая эту странную игру в «гляделки», и сделала шаг в сторону, чтобы спрыгнуть с длинного стола.

Но он вдруг быстро подошел ко мне, двигаясь с легкой грациозностью, которая, как я поняла позже, выработалась у него благодаря спорту: катанию на лыжах, на коньках, верховой езде.

— Оставайтесь там, где стоите, — повелительно произнес Гленн. — Не шевелитесь.

Я почувствовала себя неловко, но тем не менее выполнила его приказание.

Он обошел стол, сделав полный круг, в то время как его горящие глаза не переставали изучать меня. Я хотела было возмутиться таким бесцеремонным разглядыванием, но остановила себя, так как в этом взгляде не было ничего оскорбительного.

— Этот серо-зеленый рабочий халат, — задумчиво пробормотал Гленн, — замечательно оттеняет цвет ваших глаз, делая их еще ярче. Он доминирует, но так и должно быть. И волосы вы причесываете именно так, как надо — они свободно лежат на плечах, обрамляя лицо. Только вот напрасно вы закололи их гребешками за ушами. Выньте их.

Я наконец пришла в себя и спрыгнула со стола, в высшей степени раздосадованная.

— Мейсенские статуэтки находятся здесь, — холодно сообщила я. — Я принесла их для вас и…

В его улыбке было нечто обезоруживающее.

— Теперь мы можем забыть о них, — сказал он. — И не смотрите на меня так. Я еще не знаю, что с вами делать, но это будет нечто. Нечто значительное. Так что не надо сопротивляться.

Мне всегда нравились властные, решительные мужчины, действующие ласково, но твердо, — таким был мой отец, — но я терпеть не могла, когда мной командуют. Меня можно было увлечь и повести за собой, но когда я сталкивалась с высокомерием и самоуверенностью, то мой дух противоречия тут же восставал. И все же, несмотря на свой гнев, я уже начинала понимать, что этот мужчина взволнован чем-то, не имеющим отношения ко мне лично. Он не собирался оскорблять меня и не заигрывал со мной.

Я стояла, как загипнотизированная, когда он приблизился и сильными длинными пальцами вынул из моих волос два серебряных гребешка. Эти прикосновения были почти нежными. Мои светлые волосы рассыпались по плечам, и он замер, не отрывая от них задумчивого взгляда. Мне понравились его темные глаза. Хорошо, что они не голубые.