Золотой мираж - Джудит Майкл

— И ты не будешь толкать ее к чему-то другому, — сказал он властно. — Или устраивать так, чтобы она чувствовала себя неловко, решившись работать на нас.

Клер стояла в дверях.

— Я хочу, чтобы она была счастлива. И помогу ей, если смогу, во всем, чего она только не захочет.

Он поглядел на нее долгим взглядом:

— Надеюсь, — сказал он.: — Нам уходить через полчаса. Встретимся на входе.

Клер кивнула и закрыла за собой дверь. Она была сердита на себя и на Квентина, смущена и не знала, что же делать дальше, и хочет ли она в самом деле работать на него. Нет, работать с ним, поправилась она, но зная, что уж он-то так никогда бы не сказал; она единственная, кто может так думать. И тут она поняла, все проанализировав, что он так и мыслил — она станет работать на него, под его началом, станет частью компании, которой он управляет железной рукой, и подчинится его воле. Это было так ясно.

Она прошла по слабо освещенному коридору, который делил надвое эту часть здания, заглядывая в маленькие комнатки через распахнутые двери одной большой лаборатории. Мужчины и женщины сидели на высоких табуретах у белых длинных столов, писали, смотрели в микроскопы, взвешивали порошки на маленьких весах, смешивали элементы в колбах и чашах и на стеклянных пластинках, как на палитре, размазывали воду из маленьких раковин у каждой стойки. У одной открытой двери Клер остановилась. За столом у окна трудилась Джина.

На этот раз Клер не побоялась мешать, как обычно бывало: ей нужно поговорить, и Джина как раз здесь. Она прошла вдоль столов и встала рядом с Джиной, ожидая. Через небольшое время Джина оторвалась и нахмурившись, подняла глаза.

— Привет, — сказала она, соскользнула с табурета и обняла Клер. — Как здорово, ты забралась ко мне в берлогу. — Она чуть отступила и вгляделась в лицо Клер:

— Что он такое сделал, объявил, что ты должна взобраться на гору МакКинли в воскресенье перед ленчем?

— Он заявил, что я должна оставить Эмму в покое..

— Вот сукин сын! А ты сказала ему, чтобы он оставил тебя и твои дела в покое?

— Я сказала, что буду делать то, что сочту необходимым и возможным для счастья Эммы.

Джина что-то проворчала

— Не вполне декларация независимости. — Она поглядела на покрасневшую Клер. — Извини, я знаю, что с ним это сложно. И для тебя и для всех. И знаешь, они тут все свихнулись на Эмме: я слышу, как они говорят о ней постоянно. Тут вся рекламная группа — они собираются понаделать целую стопку реклам с Эммой, в лабораториях и кабинетах и на площадке. В самом деле, отличная мысль — я думаю, это Квентин придумал.

— Он сказал, что у нее необычная красота, — голос Клер звучал глухо, в нем слышалась нотка признания своего поражения. — Они строят всю кампанию вокруг нее.

— Другими словами, ее взяли в оборот.

— Да, — Клер почувствовала облегчение. Джина всегда все понимает.

— А ты знаешь, что они еще говорят? — спросила. Джина. — Что у нее уникальная красота: юная, но немолодая. Билл Страуд заявил, что она выглядит более опытной, чем семнадцатилетняя, мудрее, что ли, сказал он; у нее нет никаких иллюзий, но он надеется, что это не так. Марти Лундин говорит, что у нее очень грустные глаза, но я тоже надеюсь, что это не так.

— Она грустит. Или, по крайней мере, чувствует себя несчастной. И я не знаю, что с этим делать.

— Может быть, ничего. По крайней мере, сейчас. Ты не сможешь сгладить для нее все ямы на пути, так, чтобы она была счастлива постоянно.