Счастье в кредит. Книга 2 - Лариса Туманова, Виктория Ростокина (1995)

— Пройдемте. — Доцент двинулся вперед, заложив руки за спину.

«Прямо следователь, — улыбнулась Наташа. — Как в кино».

Ростислав Леонидович вошел в кабинет, указал Наташе на стул, а сам, раскрыв шкаф, достал оттуда листки и бросил перед Наташей на стол.

— Ваша работа?

— Моя. — Наташа сразу узнала свой черновик, отданный Мартынову не так давно.

— И вам не стыдно? — спросил доцент.

— Стыдно? — переспросила Наташа. — А собственно говоря, за что? Что вы от меня хотите?

— Я чего хочу?! — Ростислав запыхтел от негодования. — Вы позорите весь коллектив! Хотите, чтобы на всех нас опрокинулся ушат дегтя?

«Как высокопарно…» — отметила про себя Наташа.

— Это же пасквиль! — доцент схватил черновик и потряс им в воздухе. — Нужно додуматься, чтобы выбрать такую тему для курсовой! И кто вам, интересно знать, посоветовал такое? Кто так удружил?

— Никто, я сама, — железным голосом сказала девушка. — Не кричите на меня. Вы не имеете права.

— А ты имеешь право заниматься идеологическими диверсиями? — Ростислав бешено вращал глазами. — Еще молоко на губах не обсохло… Ты в своем уме, девочка моя? Ты вообще соображаешь, что делаешь? Какая Блаватская? Ты бы еще Гитлера процитировала! А что? Неплохо бы получилось! Он как раз книгу написал, «Моя борьба» называется. Специально для тебя старался!

— При чем здесь Гитлер? — вскричала Наташа. — И пожалуйста, обращайтесь ко мне на «вы», никакая я вам не девочка!

— Ух ты! Как заговорила! Ну прямо Зоя Космодемьянская перед расстрелом! — зло засмеялся доцент.

— Зою Космодемьянскую повесили, — уточнила девушка.

— Вот именно! — Ростислав Леонидович вдруг перестал ерничать. Он схватил стул и пересел поближе к своей ученице. Теперь он говорил тихо, почти ласково. — Ты хочешь, чтобы и нас повесили, да? Чтобы мы лишились всего — работы, званий, средств к существованию? Чтобы нас выперли из университета поганой метлой, пинком под зад?

— Нет, не хочу… — Наташа действительно не понимала, из-за чего доцент так сильно рассердился. Что она сделала такого плохого? Почему нельзя объяснить человеческим языком? К чему вся эта патетика?

— Она же фашистка, эта Блаватская, понимаешь? Ненормальная, выжившая из ума старуха, — доцент механически положил ладонь на Наташино колено, но, вовремя опомнившись, отдернул руку. — Над ней весь мир смеется… А ты ее обожествляешь, восторгаешься ею… Это вызов обществу, да?

— Никакой это не вызов, — рассудительно отвечала Наташа. — Просто в курсовой работе я постаралась как можно яснее выразить свое личное мнение… Вот и все… А еще я поняла, что во многих статьях и научных трудах Блаватскую несправедливо очерняют. Она совсем не такая, как ее описывают… И в ее трудах нет никакого фашизма. Ни капельки. А вы сами читали Блаватскую?

— Конечно, читал, — не моргнув глазом соврал Ростислав Леонидович. — И полностью разделяю сложившееся о ней общественное мнение. Таким псевдофилософам не место в нашем обществе.

— Очень жаль, — вздохнула девушка. — Значит, невнимательно читали… Она гениальная женщина. Таких, как она, по пальцам можно пересчитать… А что касается коллектива… У меня и в мыслях не было как-то опорочить его, бросить пятно позора.

— Ну нельзя, понимаешь? — теперь уже доцент говорил совсем по-дружески, словно они с Наташей росли в одном дворе. — Есть такое слово — «нельзя»… Признайся, что ты совершила ошибку. Она вполне исправима, достаточно только переписать курсовую, взять другую тему. И все! Инцидент будет исчерпан.