Переломный момент - Сюзанна Брокман (2005)

– Ты сумасшедший.

– Нет, – сказал он, снова целуя ее. – Молли, ты еще красивее, чем я запомнил. И поверь, в последние несколько лет я часто вспоминал тебя. Фантазируя о... об этом. О том, как занимаюсь с тобой любовью. Вот так. При свете.

Она взглянула на него со слезами на глазах, но не удержалась от поддразнивания.

– Ты отрепетировал эту фразу? Заниматься любовью… вместо…

– Нет, – с притворным возмущением произнес он, но она слишком хорошо его знала.

Теперь в ее глазах плясали чертики.

– Что ж... да, может быть, немного, – признался Джоунс. Он убрал волосы от ее лица, намотал одну длинную прядь на палец. – Я просто... я не знаю. Тренировался произносить много чего. «Я отправился искать тебя, как только смог». И «ни дня не проходило, чтобы я не думал о тебе и о том, как буду с тобой».

Снова выступили слезы.

– Это было прекрасно, – прошептала Молли.

– Я полагал, что мне придется ползать на коленях, чтобы ты хотя бы поговорила со мной, не говоря уже о том...

– Чтобы я позволила затрахать себя до смерти? – она воспользовалась словами, которыми он однажды назвал этот особенный акт.

Джоунс рассмеялся. Его всегда заводило, когда этот ротик произносил такие словечки.

– Теперь я твой муж. Не думаю, что мне впредь такое позволят.

– Хочешь поспорить? – рассмеялась и она.

На сей раз она поцеловала его, прижимая к себе, пока они не упали на кровать, сплетясь в объятьях.

Но как только он попытался снять с нее платье, она снова его остановила.

– Я должна признаться, – сказала Молли. Ее волосы разметались по белой подушке, юбка задралась, обнажив ее длинные-длинные ноги. – Я солгала, на самом деле я не так много набрала.

Отвлекаясь, он поцеловал гладкую бледную внутреннюю поверхность бедра, пробираясь выше под юбку.

Проклятье, как она хорошо пахла! Ее трусики были из белого кружева – очень миленькие. Очень тонкие и подобающие невесте. Но они не нужны, и Дейв разорвал их.

– Эй! – засмеялась Молли. – Ты слушаешь? Я тут кое в чем признаюсь.

– Нет, – ответил он и поцеловал ее.

Возможно, она продолжила беседовать с ним, но, скорее всего, нет.

Но даже если и так, Джоунс не слышал ни слова. За исключением молящего «пожалуйста», когда она дотронулась до него и потянула на себя.

У Молли наготове был презерватив, но ему пришло в голову, что в этом нет необходимости, они же женаты. И что? Он что, сумасшедший? Им нельзя заводить детей.

Он совсем спятил?

Она помогла натянуть презерватив и направила Дейва в себя, а между ними путались и мешали ее проклятое платье, его рубашка и брюки, сползшие к щиколоткам. Только это не имело значения, потому что Молли прильнула к нему, и он был дома, он был дома, он был дома...

И лишь намного, намного позже, когда Джоунс все еще полулежал на ней, а она водила пальчиками по его волосам и спине, обтянутой тканью, он понял, что, наверное, остаться в рубашке было к лучшему.

Если бы он разделся, Молли обнаружила бы неровный шрам у его правой лопатки.

На спине Джоунса было множество шрамов – памятные сувениры о многолетнем пребывании в тюрьме, где применяли всевозможные пытки. Но этот был новым, Молли расстроилась бы, увидев его, и...

Он приподнялся и посмотрел на нее сверху, потому что внезапно понял, откуда взялась ее скромность.

Тогда в Индонезии ее подстрелили из-за него. Они нашли чемодан, битком набитый деньгами. За ним охотились все, кому не лень: каждый никудышный головорез, каждый, косящий под террориста. Джоунс и Молли поступили правильно, вернув чемодан в тайник.

Вот только он струсил. Сделал вид, что дело в жадности. Неужели он действительно оставит эту кучу денег просто лежать там?! Так что Джоунс забрал чемодан и сбежал. Но бежал он не от бандитов, жаждущих наживы. Он убегал от Молли. От того, насколько хорошо с ней было. От понимания, что не может обеспечить ей защиту и безопасность, пока Чай жив.