Переломный момент - Сюзанна Брокман (2005)

– В твоих снах, – крикнула она вслед Молли.

– Каждую ночь, – откликнулась Молли, – в обязательном порядке.

Но Джина знала, что это неправда. Иногда Молли плакала во сне, но это было не из-за шоколада. Если только не существовало марки шоколада «Джоунс», продаваемой в родном штате Молли, Айове.

Недавно Джина начала молиться по ночам. Дорогой Бог, пожалуйста, пусть мне отныне и впредь перестанет сниться Макс... Конечно, когда она первая покинула округ Колумбию, она думала о Максе почти постоянно. Теперь она сократила это до, ох, лишь трех-четырех раз.

В час.

Да, с таким курсом она покончит с ним лишь к своему девяностому дню рождению.

Конечно, может, всего через несколько часов это изменится. Может быть, в этом автобусе действительно мистер Великолепный. Она бросит на него лишь один взгляд и влюбится без памяти.

Через два месяца ей даже трудно будет вспомнить фамилию Макса.

Это, конечно, было неправдоподобно, но не так уж полностью невозможно. Одной вещью, которую Джина выучила за то время, что провела здесь, было то, что чудеса иногда случаются.

Даже если она не собирается сидеть и ждать, пока чудо придет к ней. Нет, если надо, она выйдет и выследит одно. Она собирается найти счастье и смысл своей жизни, будь оно проклято, даже если это убьет ее.

САРАСОТСКИЙ ГОСПИТАЛЬ, САРАСОТА, ФЛОРИДА

1 АВГУСТА 2003

ДВАДЦАТЬ ДВА МЕСЯЦА НАЗАД

Макс подумывал умереть.

Вероятно, это принесло бы гораздо меньше боли.

Проблема была в том, что когда он открывал глаза, даже ненадолго, он видел Джину, которая оглядывалась назад на него с такой печалью на лице.

Вполне возможно, что в течение томительной туманной, пропитанной болью вечности, в которой он пребывал с тех пор, как его перевезли из операционной, она не покидала его больше чем на минуту или две.

Только все это было просто сном и по-настоящему ее здесь не было.

Но когда он был не в силах открыть глаза, он слышал ее голос. Говорящий с ним.

– Останься со мной, Макс. Не покидай меня. Мне нужно, чтобы ты боролся...

Иногда она не говорила. Иногда она плакала. Тихо, так, чтобы он ее не услышал.

Но он всегда слышал. Ее плач проникал сквозь его туман легче, чем что-либо еще.

Может, это не было сном. Может, это было адом. За исключением того, что иногда он ощущал, как она держит его руку, ощущал мягкость ее губ, ее щеки под своими пальцами.

Ад никогда не включал в себя такие удовольствия.

Но он не мог найти голоса, чтобы сказать ей это, не мог сделать больше, чем продолжать дышать, продолжать поддерживать биение сердца.

И вместо того, чтобы умереть, он жил. Даже если это означало, что он должен переосмыслить определение боли. Потому что боль, которую он испытал до того, поймав пулю в грудь, даже рядом не стояла с этой пыткой.

Но боль не терзала его так сильно, как плач Джины.

Затем, однажды вечером, он очнулся. Действительно очнулся. И голос вернулся к нему. «Джина». Это прозвучало даже громче, чем он ожидал, потому что он не хотел разбудить ее.

Но разбудил. Она спала, подобрав под себя длинные ноги, свернувшись на стуле около его кровати. Сейчас она села, откинула с лица волосы и потянулась к кнопке вызова медсестры.

– Макс!

Он знал, что всегда будет помнить этот момент, даже если проживет пятьсот лет. Как выглядело ее лицо. Оно осветилось изнутри, а глаза немедленно наполнились слезами. Он увидел на ее лице радость – смесь любви, надежды и полнейшего сияющего счастья. Это сильно испугало его.

Как кто-то может быть так счастлив?

И все же, так или иначе, он нес ответственность даже за то, что просто произнес ее имя.

– О, мой Бог, – сказала она, – о, мой Бог! Не засыпай. Не...

– Пить, – сказал он, но она пошла к двери.

– Диана! Диана, он очнулся! – закричала она. Она была так счастлива.