Бриллиант - Марна Келлог (2005)

В понедельник утром я проснулась в шесть под трезвон будильника и услышала стук дождя по стеклам. Итон-сквер была туманной и тихой. Я люблю дождь. Может, именно потому так обожаю Лондон: в Оклахоме вообще нет дождей, о которых стоило бы говорить, а в мокрую лондонскую погоду я чувствую себя под защитой многовековой высокомерной английской выносливости, позволяющей терпеть не слишком приятный английский климат.

Поглубже зарывшись в одеяла, я прослушала новости на «Би-би-си» и уже подумывала было позвонить и сказать, что сегодня не приду на работу, но вовремя спохватилась.

Я позавтракала в автобусе: как всегда, каждый день одно и то же — горячий сладкий глазированный хворост из «Ориел», нашей маленькой французской кондитерской на Кливден-плейс. Я сидела на своем обычном месте в окружении постоянных пассажиров. Все дружно жевали — кто бисквиты, кто круассаны — и читали газеты, пока автобус, как неуклюжая баржа, рассекал лужи на мостовой. Буду ли я так уж сильно скучать по всему этому, когда навсегда уеду во Францию? Не настолько, чтобы удержать меня здесь, когда бы ни настал этот день.

Обычно, я прихожу в офис первой, и это утро не стало исключением. Наш древний швейцар Олкотт и я всегда соревнуемся, кто успеет раньше, но это всего лишь игра вроде тех, в какие играют внуки с дедом и бабкой, позволяя старшим выиграть, чтобы не ранить их чувства. Он стар и едва двигается, и, даже если приходит до меня, я всегда могу обогнать его на ступеньках, но не делаю этого. Однако сегодня утром его нигде не было видно, а ведь уже половина восьмого.

Маленькие огоньки виднелись в окнах первого и второго этажей. Я толкнула тяжелую калитку из кованого железа, поднялась на крыльцо и открыла дверь.

— Доброе утро, Роджер, — поздоровалась я со старшим охранником, сидевшим за высокой стойкой, отгороженной пуленепробиваемым стеклом, перед длинным рядом мониторов, отслеживавших каждое движение посетителей. — Хорошо провели уик-энд?

— В отделах живописи и мебели было полно народу. Все эксперты только и гудели о наследстве леди Карстерз. Все два дня не выходили из кабинетов.

— Еще бы! Ладно, увидимся.

— Удачного вам дня, мисс Кик.

Я положила сумочку на конвейер рентген-детектора, подобного тому, какие стоят в аэропортах, прошла через детектор металлов, поздоровалась с охранницей, безмозглой девицей из ночной смены, повсюду следующей за Роджером, как дрессированная собачка, и вошла в уютный, безмятежный, таинственный и волшебный мир «Баллантайн энд компани окшениерз».

Огромный дом был молчалив. Спокоен. В воздухе пахло нашей специальной полиролью для мебели с ароматом кедра. Из аукционного и выставочного залов не доносилось ни звука, сверху, где балконы второго и третьего этажей окружали просторный атриум первого, тоже не доносилось ни звука. Я поднялась по широкой лестнице на второй этаж, где находились кабинеты администрации, включила свет над своим столом, стоявшим на площадке. Это был не стол, а грозное боевое судно, вполне подходящее для грозной воинствующей женщины, откуда я смотрела вниз, с надменным видом «положение обязывает» на любого раба, посмевшего приблизиться ко мне. Это был мой дом.

Внизу открылась входная дверь, и появился Олкотт.

— Доброе утро, Олкотт, — окликнула я, снимая перчатки и включая компьютер.

— Доброе утро, мисс Кик, — жизнерадостно помахал он.