Телесные повреждения - Маргарет Этвуд (1994)

В средние века было принято рисовать души, расставшиеся со своей оболочкой и очень долго велись умные споры о том, в какой части тела обитает душа пока человек жив. С Дэниэлом и без всяких споров понятно, его душа живет в его руках. Отрежь их и он превратится в зомби, в живого мертвеца.

Ренни лежала и предавалась грустным размышлениям: тот кого хочу я, не позволяет мне коснуться себя, а тому, кто хочет меня, я сама не дам до себя дотронуться. Впору писать книги на тему «Творческое воздержание», «Половое воздержание» — но это завтрашний день, если не считать, что он уже наступил. Что дальше? Сублимация? Занятия керамикой? Может, окунуться с головой в благотворительность?

Иокаста рекомендовала мастурбацию. Это считалось очень современным.

Когда все испробуешь, и ничего не принесет тебе удовлетворения, дай волю своим пальчикам.

Но мастурбация претила Ренни, это было все равно, что разговаривать самой с собою или вести дневник. Ренни никогда не понимала женщин, которые вели дневники. Она заранее знала, что напишет. Неожиданное для себя можно услышать только от других.

Джейк вышел из душа, завернувшись в голубое полотенце. Он присел рядом с ней на кровать и нежно поцеловал в губы.

— Погаси свечи, — попросила она.

— Не хочу. Мне нравится смотреть на тебя.

— Почему?

— Меня это возбуждает.

Ренни смолчала. Он провел рукой по ее правой ноге, поднялся к животу, рука сама нашла левое бедро, погладила поджатую ногу. Потом он проделал эти движения еще раз, сняв с нее трусики. Выше он трогать не стал. Как в школе, только наоборот, подумалось Ренни. Он чуть раздвинул ей ноги и наклонился, чтобы поцеловать впадинку на животе.

— А не выкурить ли нам травки, предложил он.

— Чтобы помочь мне расслабиться? — она лежала, откинувшись на подушки. Его глаза злобно блеснули, как у грызунов или им подобных. Красные умные глазки на острой маленькой морде, с острыми зубками.

— Да, ты права, для этого. — Он принес коробку для чая, высыпал на ладонь траву, свернул самокрутку, запалил ее и протянул Ренни.

— Я люблю тебя, — сказал он, — но ты не хочешь в это поверить.

— Какая разница между верой и иллюзией? Может, тебе кажется, что ты любишь меня из чувства. Может, ты чувствуешь себя виноватым передо мной. Ты всегда говорил, что чувство вины очень присуще еврейским матерям.

— Ты мне не мать. И слава Богу.

— Я и не могу ей быть. Я же не еврейка.

— Нет в мире совершенства, как нет и безупречных людей, — вздохнул Джейк. — Ты моя золотая, любимая, прекрасная гойка. У каждого она должна быть в жизни, хоть один раз.

— Так вот значит, что я такое. Это поможет мне лучше разобраться в себе. Всегда приятно знать, что ты есть на самом деле. Но какая же я золотая?

— Ну, позолоченная, точно!

— Шутить изволите?

— Не задавай таких вопросов. Я от природы безграмотен и тем горжусь.

— Но ты подаешь надежды.

— Стараюсь, когда это возможно.

— Это не кино сороковых.

— Ты дурачишь меня, — обиделся Джейк.

Ренни с трудом сдержала слезы. Ей было невыносимо наблюдать, как Джейк делает вид будто ничего не случилось, ничего не происходит, как будто ему все равно, и еще более невыносима мысль, что она сама ему подыгрывает в этом. Ей хотелось сказать, что она умирает, но не разыгрывать же мелодраму, к тому же неизвестно, умирает она на самом деле или нет.

Джейк водил рукой вверх-вниз по ее ноге.

— Я как-то неловко себя чувствую, мне кажется, тебе неприятно то, что я делаю.

Ренни продолжала смотреть на него, но она не знала, чем ему помочь. — Мне не верится — думала она. Почему — не знаю. — Слова проносились в ее голове, как будто произносил их кто-то другой.

Он наклонился и опять поцеловал ее, стараясь, чтобы их тела не соприкасались. «Она старается для меня, — мелькнуло у нее. — Ему нужно другое.»

Джейк приподнял ее, и приник к ней губами.