Полина - Александр Дюма (1994)

Я вырвал его из ее рук и бросил в огонь с другим, адресованным Полине; потом обнял ее, как обнимают мать, которую оставляют, не зная, когда с нею увидятся, и с которой расстаются, может быть, навсегда.

XVI

Через восемь дней после сцены, рассказанной мною, продолжал Альфред, мы сидели в нашем маленьком домике в Пиккадилли и завтракали за чайным столом один против другого. Вдруг Полина, читавшая английскую газету, ужасно побледнела, выронила ее из рук, вскрикнула и упала без чувств. Я звонил изо всех сил, горничные сбежались; мы перенесли Полину в спальню, и, пока ее раздевали, я вышел, чтобы послать за доктором, и, заглянув в газету, понял причину ее обморока. Мой взгляд упал на эти строки:

«Сейчас мы получили странные и таинственные подробности о дуэли, происходившей в Версале и имевшей причиною, как кажется, неизвестные побуждения ужасной ненависти.

Третьего дня, 5 августа 1833 года, двое молодых людей, по-видимому, принадлежащих к парижской аристократии, приехали в наш город каждый со своей стороны верхом и без слуги. Один отправился в казармы, стоящие в Королевской улице, другой в кофейню Регентства, там просили они двух офицеров сопровождать их на место дуэли. Каждый из соперников привез с собой оружие. Окончив условия поединка, противники выстрелили один по другому, на расстоянии двадцати шагов; один из них был убит, другой, имени которого не знают, уехал в ту же минуту в Париж, несмотря на значительную рану, полученную им в плечо.

Убитый — граф Безеваль. Его противник неизвестен».

Полина прочла эту новость, и она произвела на нее тем большее действие, что я не принял никаких приготовительных мер. С самого возвращения своего я ни разу не произносил при ней имени ее мужа, хотя чувствовал необходимость открыть ей когда-нибудь случай, сделавший ее свободной, не объясняя, однако ж, кто был тому причиной; но еще не решился, каким образом исполнить это.

В эту минуту вошел доктор, я сказал ему, что сильное волнение привело Полину к новому припадку. Мы вошли вместе в ее комнату; больная была еще без чувств, несмотря на воду, которой вспрыскивали ей лицо, и соли, которые давали ей нюхать. Доктор говорил о кровопускании и начал делать приготовления к этой операции; тогда вся твердость моя исчезла: я задрожал, как женщина, и бросился в сад.

Там я провел около получаса, склонив голову на руки, раздираемый тысячами мыслей, бродивших в уме моем. Во всем прошедшем я действовал из двойного интереса — ненависти моей к графу и дружбы к сестре; я проклинал этого человека с того самого дня, когда он похитил все мое счастье, женившись на Полине, и потребность личного мщения, желание отплатить физическим злом за мучения моральные заставили меня выйти из себя против воли. Я хотел только убить или быть убитым. Теперь, когда все уже кончилось, я начинал видеть последствия.

Меня ударили по плечу: это был доктор.

— А Полина? — вскричал я, сложив руки.

— Она пришла в чувство…

Я встал, чтобы бежать к ней; доктор остановил меня.

— Послушайте, — продолжал он, — теперешний случай очень важен для нее; она имеет нужду в покое… Не входите к ней в эту минуту.

— Почему же? — сказал я.

— Потому что ее надобно предохранить от всякого сильного волнения. Я никогда не спрашивал вас об отношениях ваших к ней, не требую от вас доверенности; вы называете ее сестрой: правда ли, что вы брат ей, или нет? Это не относится ко мне, как человеку; но очень относится, как к доктору. Ваше присутствие, даже ваш голос имеют над Полиной видимое влияние… Я всегда замечал это, и даже сейчас, когда держал ее руку, одно произнесение вашего имени чувствительно ускорило биение ее пульса. Я велел никого не впускать к ней сегодня, кроме меня и служанок; не пренебрегайте ж моим приказанием.

— Она в опасности? — вскричал я.