Верни мои крылья! - Елена Вернер (2015)

И каких мучений стоило ей теперь наблюдать за Кириллом во время хореографических номеров. Каждое его движение болью отзывалось в ее теле, она чувствовала себя андерсеновской Русалочкой, каждый шаг которой режет ступни. Не зная точно, где у него болит, она страдала вся целиком. Его температура поднималась и у нее тоже, и после окончания интермедии голова пылала от лихорадки. И Ника не могла ему помочь, вслух обнаружить свое знание о его теле, потому что он доверил его только Римме, а Ника в отличие от той хранила чужие тайны. «Кажется, это все, что я умею и на что гожусь…» – горько усмехалась девушка про себя.

Как-то раз, много лет назад, она услышала, что с каждым вздохом в легкие любого человека на земле попадает три молекулы воздуха, побывавшие в легких Иисуса Христа. Она уже не помнила, где и при каких обстоятельствах эта информация попала к ней, но теперь ей думалось: значит, и воздух, которым уже дышал Кирилл, попадает теперь в нее, а ее выдохи, напротив, становятся его вдохами. Почти поцелуй. Мысль была странная, если посудить здраво, но почему-то непременно заставляла ее мечтательно улыбнуться. Эти фантазии были ее тихим островком, со всех сторон омываемым ежедневными треволнениями и гнетущим ощущением беды, которое после случая с гримеркой только усилилось.

Явление двенадцатое

Отыгрывание вовне

Так пролетели семь дней. Липатова нервничала. Вот уже неделя как ее главный козырь, ее Елена Троянская, померкла и поблекла. Римма больше не восхищала, не завораживала. Она двигалась по сцене без вдохновения, говорила без огонька, и ее соблазнительность и чарующая живость вдруг превратились в надуманную жеманность и куцость механической куклы, не вызывающие никакого отклика, кроме недоумения. Каждую секунду в ней отчетливо ощущалась обреченность. Корсакова была сломлена, и Липатова не знала, как ей помочь.

В любое другое время Лариса Юрьевна могла бы дать Римме передышку, даже отпуск, – но времени до премьеры почти не осталось. И жесткость, которую от нетерпения и раздражительности проявляла Липатова, вряд ли влияла на Римму благоприятно. А проявлять участие Липатова просто не умела.

Ника видела все это. И, странным образом став приятельницей Риммы, даже знала, каково той терпеть растущее давление режиссера. Актерская душа – слишком тонкий инструмент, чтобы происходящее в ней не сказывалось на сценической игре, а одна плохо сыгранная, да еще и ключевая роль ставила под удар весь спектакль.

– Я не могу уповать на то, что она «сливает» роль на прогонах, но на премьере вдруг соберется и выдаст класс! А вдруг не выдаст, вдруг все запорет? Слишком большой риск…

Ника присутствовала на совещании у Липатовой. Их было всего трое: хозяйка кабинета, она сама и Кирилл. Лариса Юрьевна, окончив репетицию, отпустила всю труппу и только Мечникова с Никой попросила задержаться. Теперь она стояла возле стола и нервно стаскивала с пальцев кольца и перстни, складывая их перед клавиатурой в сверкающую разноцветную кучку. Как только ее руки остались совершенно голыми, она начала надевать кольца обратно.

– Ей сейчас тяжело. – Кирилл вздохнул и в поисках поддержки обернулся к Нике: она ведь теперь лучшая подруга Риммы. Но Ника, боясь, как бы он не увидел в ее глазах лишнего, поспешила уткнуться в блокнот. – Понимаете, Лариса Юрьевна, Римма – очень чуткий и восприимчивый человек, она не может перестраиваться быстро. А та история…

– Я понимаю это как никто! Я знаю девочку дольше, чем любой из вас. И я люблю ее. Вся эта бредовая ситуация с мертвой пионеркой… Кто это вообще придумал?

– Так писали на форуме поклонники, – напомнила Ника вполголоса.

– Не уверена, что поклонники, скорее враги, потому что это самая настоящая диверсия!

Кирилл и Ника тактично промолчали, но это лишь больше завело Липатову:

– Все это плохо пахнет. Давайте сразу договоримся, что у нас не завелось никаких призраков!