Верни мои крылья! - Елена Вернер (2015)

– Волнуюсь я, за Дашку, – решилась признаться актриса. – Едва уговорила ее пожить у меня, буквально с боем. Она просто зациклилась! Что ей ни предложу, она все говорит, что ей не нужны ни подачки, ни благотворительность. Хотела купить новую одежду вместо тех ужасных обносков, а она ни в какую. Согласилась только поносить кое-что из Володиных вещей. Джинсы, футболки…

Имя сына Зимина произнесла с едва заметной заминкой.

– Ей нужно время, – отозвалась Ника. – Сами подумайте, еще недавно она была предоставлена сама себе. Она привыкла надеяться на себя, и только на себя. И совсем не верит в добрые намерения, ей кажется, что потом от нее потребуют чего-то взамен. Ей не хочется быть кому-то обязанным. А вам она обязана, с этим ничего не поделать, и это сильно ее задевает.

– Точно, – Светлана удивленно взглянула на собеседницу, словно эта простая мысль не приходила ей в голову.

– Не все сразу, дайте ей привыкнуть, – продолжила Ника тихо.

– Послушай, а что, если… Что, если попросить Липатову взять Дашку на работу? Хотя бы этой самой гардеробщицей? Так у нее будет зарплата, и она перестанет чувствовать себя должной мне. И при этом не надо будет работать где-то далеко, она всегда будет у меня перед глазами. А?

– Не думаю, что Лариса Юрьевна согласится. Сейчас у театра и так много расходов, она все время на взводе. Не будет она создавать новую должность. По крайней мере до премьеры.

– А разве на премьере нам не понадобится гардеробщица?

Ника пожала плечами. Она могла бы сказать, что премьера будет летом, а значит, вещей в гардероб сдадут совсем немного. С другой стороны, ей хотелось бы обнадежить Зимину, но опять-таки: зачем вводить человека в заведомое заблуждение? Липатова только вчера орала на бригадира, потратившего лишние деньги на линолеум для буфета. Все-таки линолеум, хотя в наводнении погиб паркет…

Через час они со Светланой снова столкнулись в коридоре, когда та покидала кабинета худрука, неся в складках юбки ядреный запах свежей, еще не просохшей нитрокраски и разочарования. Женщина сокрушенно качнула головой, встретившись с Никой глазами, и та в ответ сочувственно улыбнулась. Не судьба, значит.

Тем более сильным было ее изумление, когда назавтра в обед Дашка, с самого утра переполненная восторгом, который почти проливался из ее блестящих серых глаз, все-таки не выдержала, выпалила:

– А я теперь тут работаю! Гардеробщицей!

В доброту Липатовой Ника не поверила ни на секунду. Худрук была неплохим человеком, но широта ее души заканчивалась там, где начинались интересы театра. А гардеробщица сейчас в эти интересы никак не входила.

Тем не менее известие оказалось правдой. Дашку взяли на оклад, мизерный, правда, но настоящий. И Нике оставалось только подивиться, чем таким особенным Зимина купила Липатову.

– Эй, но ты же не думаешь, что я тебя «подсидела»? – озаботилась Дашка чуть позже, сверля Нику глазами. – Ты скажи, если так, я мигом отсюда свалю, лады?

Ника заверила девочку, что не имеет никаких претензий. Но было заметно, что Дашка ей не поверила – но не настолько, чтобы отказываться от места. Несмотря на официально подписанный приказ о назначении, работы у нее не появилось: в отсутствие спектаклей отсутствовали и зрители, а актеры со своей одеждой справлялись и сами, гардеробом никогда не пользуясь. Дашка по-прежнему часами высиживала в самом темном и неприметном углу, и, идя на днях по коридору мимо реквизиторской, переступая через наваленные кучей доски и куски крашеной фанеры, оставшейся от декораций, Ника замерла от поразившей ее мысли: ведь Дашка совсем как она сама! Только в сравнении с девочкой Ника уже не так дичится всех и вся. Как, когда произошла в ней эта перемена? И что стало причиной? Теперь Ника уже не чувствовала себя мышкой, шуршащей под половицами. Она не стала заметной в театре персоной, но и невидимкой больше не была. И это доставляло волнение – но не страх, больше нет.