Поцелуй небес - Людмила Бояджиева, Ольга Арсеньева

– уж и цирковой ли он? Или так и жил здесь с огуречными парни– ками, соседскими курами и детским манежем, выставляемым в теплые дни под сиреневые кусты? Работа простая, мужицкая, добрая. Жена тихая под боком и дитя веселенькое, уже что-то по своему лепечущее и начавшее приучаться к горшку. А вечера, а зори, а вылазки за грибами и пару посиделок с удочкой у спящего озера! Разве плохо тебе, Алексей? И лишь только впустил он себе в душу эту мысль – остаться, прижиться, обзавестись хозяйством, зажить как люди, восстала душа, негодованием вспыхнула. Не ожидал Алексей, что лишь теоретически предполагаемое расставание с цирком, поднимет такую неуемную бурю негодования.

– Не могу я, хоть режь – не могу! Больной что ли, наркоман – не знаю. Нет мне житья без цирка, – сообщил он Жене в конце августа, как отрубил. – Без тебя то же не могу… – Добавил помолчав и в сердцах метнул топор в березовый ствол. Лезвие впилось точно посередке вырезанного им как-то в приливе нежных чувств, сердца.

К началу сентября Алексей уехал и стали они жить как между двух стульев. Муж в разъездах, Евгения в школе преподает язык, тайно надеясь, что не сложится дальнейшая карьера мужа и вернется он, угомонится.

– Лучше бы сломал что-нибудь, с палочкой ходил, но рядом, – думала иногда вечерами, наблюдая торопящихся домой семейных мужиков – с портфелями и авоськами, предвкушающими диванно-телевизионный уик-энд и аппетитные антрекотовые ароматы из кухни.

А вот Женька – все одна. И в воскресенье, и в Новый год и в день рождения Вики – мать с отцом, Светланка забежит – вот и все радости. Только в почтовый ящик с надеждой заглядывать.

Алексей не приехал к майским праздникам, как обещал, от– ложив возвращение на три недели – готовили новый аттракцион при его обязательном участии как постановщика и тренера. Здесь как раз и подкатилась мать со своими любимыми разговорами:

– А ты обратила внимание, Женечка, каким фертом твой бывший кавалер ходит? Ведь Коля к тебе сразу после школы сватался. Жену свою как куклу одевает и на все праздники в Дом офицеров выводит хвастаться. – Мать резала на доске первую майскую зелень для праздничного салата. Девятое мая – это все же настоящее торжество, волнующее. Еще всегда по телевизору "Летят журавли" или "В шесть часов вечера после войны" показывают и хороший концерт из Колонного зала дают. И по радио песни такие – хоть плачь. "Этот день победы порохом пропах, это праздник со сле– зами на глазах" – пел Лещенко и Евгения действительно по– чувствовала, что глаза у нее на мокром месте и вовсе не от то– го, что чистила на газете лук. Уж очень был всех жалко, тех, кто с войны не вернулся и кто вернулся, что бы стареть в нищете. Себя тоже было жалко, уж очень хотелось быть любимой, нужной, особенно в праздник. Знать, что к тебе кто-то торо– пится, летит через заботы и преграды, воображая, как сидишь ты здесь, у вечереющего окна и крошишь для салата вареную картош– ку.

– И вообще, тебе все необыкновенная любовь в Алексее мерещится, нудила под боком мать. – Так не любят. Ради любимого человека всем жертвуют, даже жизнью. А не, прости господи, цирком! – Татьяна Ивановна резко смахнула ножом в кастрюльку нарубленную зелень.

Они действительно, как сговорились – мать и Светланка – пели Евгении в оба уха – одна про достоинства неких гипотети– ческих кавалеров, интересующихся, якобы, Евгенией, другая – про недостатки Алексея. Послушать Светлану, так у него в цир– ке, наверняка, роман за романом крутится.