Сороковые... Роковые - Надежда Михайловна (2016)

— Я при малыше, пока нельзя его одного оставлять!! — тетка Варя так и сидела прислонившись спиной к другой машине, серого цвета, и держала на руках закутанного в какую-то одежду Василя.

— Раз сорок второй, наш антибиотик будет для него ударной дозой, думаю, к вечеру ребенок очнется и температура спадет!

А Гринька ел, нет, не так, он жрал!

Дяденька толстый, Николаич, жалостливо гладил его по отросшим волосам и тяжело вздыхал.

— Гринь, мы тебе немного погодя ещё дадим поесть, сейчас много нельзя — живот сильно болеть начнет.

— Дяденьки, а Василь мой… — его голос дрогнул, — точно у живых останется? — делая ударение на Е, спросил ребенок.

— Не боись! Иди сюда. — Игорь похлопал по коленке. — Садись, будем разговоры вести. Эх, в баньку бы тебя, да отмыть как следует.

— Ага, а хрицы будуть цепляться, шчас як ты грязный, оне и не глядять на нас, вшей боятся. Энтого, как яго… а, — тифу.

Гриня рассказывал их нехитрую жизнь этим странным русским, которые простому удивлялись, вон как Ванька Лисов, ну тому пять годов и есть, а энти узрослые жа… Кагда сказал про мамку, притихли, долго молчали, а потом опять спрашивали: про отступление наших, про полицаев, про старого Краузе — который ничё мужик, а вот его засохший Фридрих — гад противный, про деда Ефима, про Бунчука, которого дед Леший по мордасам лупил за них с Василем…

И вот тут-то не выдержал Игорь, как он матерился!! Гринька в жисть такого не слыхал, он в восторге повернувшись всем корпусом к Игорю, взирал на него, опять открыв рот!

— Игорь, угомонись!

Гриня ешче чаго-сь им говорил, чувствуя, что засыпает.

— Разморило пацана, ты его вон на сиденье положи! — услышал он сквозь сон.

Гриня спал на чем-то мягком, было ему тепло и снился батька, который говорил:

— Сынок, як вы там без мяне?

А Гриня по-взрослому докладывал яму:

— Усе ничаго, бать, только за тябе боимся!

А мужики сидели, задумавшись, ошарашенные случившимся.

— Николаич, ты еще не родился тогда?

— Нет, у меня батя только в июне сорок второго на фронт ушел, восемнадцать исполнилось, а я родился через двенадцать лет — последышек у родителей. Пока только мать в невестах числится.

.

— А моего только в конце сорок третьего призовут, по отцу у меня — надо же так совпасть — брянские корни. — задумчиво сказала Варя.

— Моя бабуля у немцев до прихода наших работала. В этом вот, сорок втором и угнали. Мамку мою оттуда привезла, я фактически наполовину немец, мамку ещё там соседский парнишка, что был с бабулей вместе был угнан, на себя записал — немцы-то с недочеловеками как бы не должны были связываться. А тут хозяйский сын на неё запал, вот и подсуетился хозяин. Бабуля не любила вспоминать, морщилась всегда, только перед смертью матери рассказала, что фактически она никакая не Бутова, а Мирау — Мария Иогановна, блин. Так что я сейчас, здесь — фольксдойче, мать русская, отец — немчура, — вступил в разговор Толик.

— А у меня бабулин брат неженатый, уже без вести пропал. Вот в две третьем прислали бумагу, подняли его возле знаменитого Мясного Бора. Ездили мы с ней туда, на Девятое мая как раз. Зрелище, я вам скажу не для слабонервных, сам войны хлебанул, но там… сорок пять гробов и только три с именами, у одного медальон, у другого котелок, у нашего на ложке алюминиевой фамилия выцарапана была и с инициалами, дата рождения и город, вот и нашли. Я думал, бабуля не переживет, а она, наоборот, аж просветлела вся, поисковиков всех перецеловала, за брата нашедшегося благодарила. Дома добавили к родителям на кладбище его портрет — она земли немного взяла оттуда и всем сказала, что вернулся наш Ванька домой. Да, лихое и тяжкое время было, — это уже Иван.

— Мужики, завтра с утра надо машины маскировать, самолетики-то только фашистские летают здесь, наши ой как далеко. А не ровен час — одна бомба и нам каюк, — ещё добавил самый, как оказалось, опытный из них — Иван.