Сороковые... Роковые - Надежда Михайловна (2016)

— Ты же аналитик, вот и делай выводы.

— Дас канн нихт зайн! — опять по-немецки сказал Герби.

— Ну, нихт, значит, нихт!! — Варя потянулась за паспортом.

Он осторожно отвел её руку.

— Мне надо време понят. Тебя пока нет, и ты есть? — Да, именно так, я через шестнадцать лет появлюсь на свет, мамке моей всего четырнадцать, и с отцом моим они ещё не скоро встретятся, через восемь лет.

— Дас ист фантастиш!! И тебе сейчас лет??

— Пятьдесят четыре, у меня сыну чуть меньше, чем тебе двадцать пять лет, Пугачева, блин, с Галкиным, я теперь.

— Майн Готт!

— Вот и я про то же! Я тебя, сынок, в два раза почти старше, тебе двадцать восемь, Руди сказал. Имеем двадцать шесть лет разницы. Так что старуха я для тебя, можешь успокоиться, совращать не буду.

А фон Виллов удивил, произнеся с Гринькиной интонацией:

— Вот уж хвигушки! Не отпущу!! В аусвайс один год рождений. А я видеть другой лицо, фюнфунддрайсих!

— Хороший возраст, тридцать пять… был когда-то! — вздохнула Варя.

— Варья, я много думать потом, пока, нет терпений, — и Герби полез обниматься.

— Это как понимать?

— Я есть любопитни манн!! — Герби как-то очень ловко справился с Вариной «кохтой», как она называла эту рвань, и замер, увидев кружевной лифчик: — Вундершён!

— Герби, ты что творишь, а Руди войдет?

— Найн, Руди есть охранять! — он просто вытащил её из-за стола, мгновенно подхватив на руки, пошел в комнату, бормоча при этом:

— Так долго день тянутся, много ждать!

— Ох, ребенок-жеребенок, ну зачем тебе это? Будет ещё у тебя и молодая фрау, и любовь, может не надо размениваться? — пыталась остановить его бешеный напор Варя.

— Найн любов, найн другой фрау — Варья майне анзиге.

— Это что значит?

— Айн Варья и никто болше! Я ест серезный манн, вери мне, Варья!

— Когда мозги к нижней голове убегают, мы все у вас — единственные!! — ещё успела буркнуть Варя, но фон Виллов, этот ледяной и высокомерный немец куда-то испарился, вместо него остался изумленный, какой-то оголодавший мужик, искренне восхищавшийся Варей и старающийся изо всей мочи ей понравиться. Как он смотрел на неё, как на какую-то редчайшую вещь, как нежно и бережно дотрагивался до неё, как трогательно благодарил после того, как отдышались оба. И поняла Варя каким-то обострившимся чутьем, что вот этот сухарь видел в жизни мало тепла и ласки, что и подтвердил вскоре его верный Руди.

Едва Варя ушла к себе в комнату, в сенях громко затопали и, коротко стукнув дверь, вошли Руди и какой-то немец ещё. Уже застегнутый на все пуговицы и крючки, фон Виллов коротко спросил о чем-то немца, тот прооорал что-то про депешу, и фон Виллов, одевшись, ушел.

А Руди тихонько постучал в дверь комнатки:

— Варья, я ест загте болшой данке за Герби.

Он с пятого на десятое пояснил Варе, что «малтшик рос совсем один, фатер унд мутти ист тодт», коротко сказал про фройляйн Элоизу, что она шлампе, а когда Варя переспросила, сказал по русски «проститутен», и что он, Руди, просто счастлив, что Герби встретил и разглядел Варю.

А Кляйнмихель, глядя на раскрасневшегося Герби, поинтересовался:

— Что это Вы, герр майор, раскраснелись?

— Температура поднялась, а сейчас, после Вашего порошка, спадает.

А про себя подумал:

— Врешь ты, Герби, как сивый мерин. Кстати, надо спросить, сивый — это какой?