Словно в раю - Джулия Куинн (2014)

Она приняла его руку и позволила ему помочь ей подняться, принявшись сразу же отряхивать юбки. Но почва была сырой, и грязь прилипла к ткани, вызвав ворчание и вздохи Онории. Наконец, она оставила попытки, посмотрела на него и спросила:

– Как давно ты здесь стоишь?

Он ухмыльнулся:

– Гораздо дольше, чем тебе хотелось бы.

Онория испустила утомлённый стон и сказала:

– Полагаю, ты не станешь держать язык за зубами.

– Не пророню ни словечка, – пообещал Маркус. – Но кого именно ты намеревалась завлечь?

Она насмешливо сморщилась:

– О, пожалуйста. Ты был бы последним, кому я бы сказала.

Он изогнул бровь.

– В самом деле. Последним.

Она метнула в него раздраженный взгляд.

– За исключением королевы, премьер-министра…

– Прекрати. – Онория с трудом скрыла улыбку, но тут же снова поникла. – Не возражаешь, если я снова присяду?

– Вовсе нет.

– Моё платье и так перепачкалось, – проговорила она, найдя место у подножия дерева. – Ещё несколько минут в грязи ничего не изменят.

Онория уселась и искоса взглянула на него:

– В этом самом месте ты должен был бы сказать, что я выгляжу свежей как цветок.

– Полагаю, это зависит от того, какойэто цветок.

Тут она одарила его взглядом, исполненным крайнего недоверия, который был так знаком Маркусу. Сколько лет он наблюдает её гримаски? Четырнадцать? Пятнадцать? Раньше ему не приходило в голову, что Онория, несомненно, является единственной женщиной из его окружения, которая может говорить с ним откровенно и с изрядной порцией сарказма.

Вот почему он ненавидел выезжать в Лондон. Женщины там жеманились, прихорашивались и говорили ему то, что, по их мнению, он хотел от них слышать.

И мужчины делали то же самое.

Ирония заключалась в том, что они почти постоянно ошибались. Маркус презирал подхалимов. Ему было ненавистно каждое льстивое слово. Он терпеть не мог, когда ему говорили, что его совершенно обычный и ничем не примечательный жилет «удивительно скроен и великолепно сидит».

С отъездом Дэниела не осталось никого, кто понимал бы его. У него нет родственников, если не углубляться на четыре поколения назад, чтобы отыскать общего предка. Он единственный сын единственного сына. Холройды не славились особенной плодовитостью.

Маркус прислонился к ближайшему дереву, продолжая наблюдать за уставшей и несчастной Онорией, сидящей на земле.

– Значит, деревенский приём не вполне удался?

Она вопросительно взглянула на него.

– Ты так выразительно описывала его в письме.

– Ну, я знала, что тебе там не понравится.

– Он мог бы стать для меня развлечением, – произнёс граф, хотя им обоим было известно, что это неправда.

Онория снова посмотрела на него тем самым взглядом:

– Четыре незамужние леди, четыре студента, мистер и миссис Ройл, и ты.

Она подождала, пока до него дойдёт, и добавила:

– И ещё, возможно, собака.

Он сухо улыбнулся:

– Я люблю собак.

Онория вознаградила его смешком. Она подобрала прутик, лежавший возле её ноги, и начала чертить круги в пыли. Девушка выглядела совершенно несчастной, пряди волос выбились из шиньона. В глазах её застыли усталость и … что-то ещё. Что ему совершенно не нравилось.

Онория выглядела так, словно она сдалась.

Что абсолютно неправильно. Онория Смайт-Смит никогда не должна выглядеть подобным образом.

– Онория, – начал он.

Но девушка резко подняла голову, едва раздался его голос:

– Мне двадцать один год, Маркус…

Он замолчал, пытаясь сосчитать в уме:

– Но это невозможно.

Онория упрямо сжала губы:

– Уверяю тебя, так и есть. В прошлом году некоторые джентльмены, казалось, проявляли ко мне интерес, но ничего не вышло.

Она пожала плечами:

– Не знаю, отчего.

Маркус закашлялся и обнаружил, что ему совершенно необходимо поправить галстук.