Мы странно встретились - Анастасия Дробина (2008)

— Знаю, что скажешь. Много ли вашей сестре в твои-то годы надобно… От зверя-купчины неотесанного спас, бог весть куда по сцене скакать спровадил — герой! Вот только что ж этого героя не видать до сей поры? Ты хоть одно письмишко от ихнего благородия получила?

Софья хотела было гордо ответить, что да, разумеется, но единственное за полгода письмо Владимира вдруг показалось ей таким незначительным и почти смешным, что она сочла за нужное промолчать. Чуть погодя она сказала:

— Я полагаю, он не мог меня найти. Я столько ездила по городам, и никто не знал…

— А как же я-то нашел? — повернувшись, в упор спросил Мартемьянов, и в его темных глазах уже не было снисходительной усмешки. — Как же я-то отыскал, Сонюшка? Я ведь ничего не знал, не ведал, верил только, что не могла ты в реку кинуться. Нутром чуял, у меня нюх-то волчий, звериный, не проведешь! И сыскал! Я ведь уж месяц здесь, в Ярославле, на тебя в театр смотреть хожу! Не поверишь, даже понимать чего-то начал!

— Месяц?.. — растерянно прошептала Софья. — Так, значит, у Ополенова на вечере… Записка…

— Ну да, мною писана, — несколько смущенно признался Мартемьянов. — Видел, что спужал тебя здорово, сам перепугался, думал: в обморок сбрыкнешь прямо у рояли… Ничего, выстояла! Говорю же — моей породы!

— Отчего же вы… — Софья не закончила фразы, почувствовав, что это будет совсем уж глупый вопрос, но Мартемьянов снова догадался. Залпом допил вино, вернулся к столу и, наклонившись к Софье, негромко сказал:

— Отчего сразу не заявился, спрашиваешь? Напугать боялся. Боялся, что снова подхватишься — и ищи ветра в поле! Мне наверняка сыграть надо было, чтоб ты со мной в покое поговорить могла, да и я чтоб тверезый был, а не как тогда, в кабаке… Я ведь не пес бешеный, цепной, как ты себе придумала. Про меня врут-то много, я и не препятствую, пусть их боятся, мне оно на руку. Но тебе-то я что сделаю, Сонюшка? Я же ведь твой теперь. До смертного часа твой. Даже если побрезгаешь, уйдешь — все едино.

Софья молчала, глядя в темное окно. Молчал и Мартемьянов. Одна из свечей, внезапно накренившись и капнув прозрачным воском на скатерть, погасла. По стене метнулись тени. Мартемьянов аккуратно поправил свечу, стер пальцем пятна воска со скатерти, положил тяжелую, корявую ладонь на пальцы Софьи. Та машинально отдернула руку. Мартемьянов невесело усмехнулся:

— Ладно, матушка. Скоро уж отпущу тебя. Уйдешь, какой пришла, мое слово крепкое. Только вот еще что послушай. Дворянчик твой за тобой не явится, не мечтай попусту. У него месяц назад батюшка под Смоленском скончавшись, наследство агромадное осталось, он теперь у себя в имении безвылазно засядет: порядок наводить надобно, а потом и хозяйка потребуется. И не актрыса какая, а барышня из приличных, чтоб с ней по гостям разъезжать, у себя принимать, отцу-императору представляться… Я тебя обижать не хочу, только ты ведь и сама знаешь… Не пара ему ты теперь. А здесь тебе остаться — по рукам пойти. Да ты не вскакивай, не полошись. Говорил же, что обижать тебя не хочу. Сама ведь уже, поди, осмотрелась. Актрысам себя беречь — дело пустое. Я ведь знаю, сколько тебе уже предложений сделали. Обложат, как зайчика, со всех сторон, тебе и кинуться некуда будет. А этих любителев-то я знаю, позабавится такой да и выбросит, опять поедешь заработок искать, опять покровитель заведется… Так-то долго можно!

— А разве с вами будет по-другому? — как можно насмешливей спросила Софья, изо всех сил сжимая под скатертью снова задрожавшие руки.