Мы странно встретились - Анастасия Дробина (2008)

— Хорошо. — Владимир встал, чтобы уйти, но Мартемьянов вдруг удержал его за плечо. Остановившись, Владимир увидел совсем близко его лицо, на него пахнуло кислым запахом вчерашнего перегара. Внутри слабо задрожало предчувствие недоброго.

— Что ты, Федор Пантелеевич?

— Скажи-ка… — Мартемьянов не выпускал его плеча, смотрел в упор. — Ту девицу помнишь ты?

— Какую?

— Да ту… Грешневу. Софью. Дворянку нищую из-под Юхнова. Которая в кабаке мне песню пела, а потом в Угру сиганула, лишь бы со мной не ехать. — С крайним удивлением Владимир уловил в голосе купца обиженные нотки. — Ведь хороша была, верно?

— Я ее плохо помню, Федор Пантелеевич, — осторожно заметил Владимир.

— А я, верно, и помирать буду — не забуду, — хрипло сказал Мартемьянов. — Видит бог, всяких видал, всяких любил, но вот такой… чтобы пела так… Чтобы в реку кидалась… А ведь хороша была! Я б на нее ничего не жалел! Все, что ни пожелала бы, — в тот же день бы имела! Прямо на квартеру бы приносили! Что ж она даже поговорить со мной не схотела? Неужто так рылом не вышел?!

— Я полагаю, она была очень испугана. — Владимир старался не отходить от взятого сдержанного тона и, зная, что Мартемьянова очень трудно обмануть, упорно смотрел через его плечо в черное окно. — Очень испугана и очень молода. Не думаю, что в этой глухомани ей кто-либо делал подобные предложения. Возможно, тебе тогда надо было разговаривать не с ее братом, а с ней самой.

— Да знаю… Сам уж сто разов передумал… Хорошая-то мысля приходит опосля, — с искренней досадой сказал Мартемьянов. Поскреб затылок, вздохнул, потянулся. И совсем другим, обычным своим голосом сказал: — Ладно… Ступай спать, Владимир Дмитрич. Расчет утром у Степки получишь, я по делам уеду. И, ежели чего, ко мне в Кострому возвращайся, завсегда приму. Честные люди на дороге небось не валяются, я им цену знаю.

Утром Мартемьянов уехал еще до света, и больше Владимир с ним не виделся. Получив у плохо скрывающего свое облегчение Степки расчет (старший приказчик, кажется, всерьез опасался, что Мартемьянов хочет взять «благородного барина» на его, Степкино место), они с Северьяном выехали в дорогу. Через несколько дней они были в Калуге, но ни чаевского театра, ни Софьи там не оказалось. И вот теперь Владимир сидел в привокзальной гостинице, жевал бублик, не чувствуя его вкуса, и думал: что делать? Если уж Мартемьянов не мог забыть зеленоглазую барышню из глухой деревни под Юхновом, то ему, Владимиру Черменскому, эти испуганные, полные слез и отчаяния глаза, эти растрепанные кудри с запутавшимися в них листьями и еловыми иглами, это темное, смуглое, прекрасное, искаженное безнадежностью лицо снились до сих пор. И он знал, что теперь всю жизнь, до самого смертного часа будет искать встречи с этой девушкой.

Северьяну наконец надоело ждать, пока барин обратит на него внимание, и он отправился спать. За окном совсем стемнело, снег пошел гуще; Владимир подумал, что к утру все должно быть белым-бело. Купеческое семейство удалилось почивать, и посетителей в буфете почти не осталось: только дремала перед бутылкой вина немолодая, усталая проститутка в промокшей мантилье, и ожесточенно спорили в дальнем углу двое молодых купцов. И поэтому, услышав скрип открываемой двери, Владимир удивленно повернулся на этот звук.

В буфет медленно, устало ступая, вошла женщина в черном платье и наброшенной на плечи, отяжелевшей от сырости шали. Поля ее шляпы были белы от снега; она медленно обмахнула их перчаткой, прошла через зал к свободному столу, который находился рядом с Владимиром, села.

— Любезный, принеси пару чаю и хлеба с колбасой, — послышался низкий, хрипловатый голос. И одной этой короткой фразы, обращенной к половому, Владимиру оказалось достаточно, чтобы встать и спросить:

— Маша?.. Марья Аполлоновна, это вы?

Дама повернулась к нему. Из-под короткой вуали взглянули темные глаза, изумленно дрогнули мохнатые ресницы.