Город грехов - Катерина Траум

Развернувшись, он вышел из кабинета, тихо и без всяких театральных хлопков дверью. Намереваясь снять пропитанную чужой и своей болью одежду, смыть всю кровь, а потом пить, пить так долго и много, пока печень его не придушит.

А Большой Змей несколько минут в ужасе смотрел прямо перед собой немигающим взглядом, пытаясь понять, что за чудовище он вырастил.

***

Работать, развлекая публику, не всегда может быть приятно. Никто не спрашивает, в настроении ли ты, способна ли сегодня весело прыгать по сцене и задорно улыбаться — будь любезна, выйди и пой, да еще так, чтобы толпа рукоплескала. Хотелось надеть клоунскую маску с нарисованной улыбкой, потому, как настоящая поселиться на лице Бекки была не способна уже вторые сутки. Вечер среды, в клубе не пробиться, все ждут только набирающую популярность местную звездочку. Которая сидела в гримерной, скептично покрывая слишком бледные щёки румянами, которые пришлось одолжить у Лайлы — сама ими редко пользовалась, от природы краснея довольно легко. Не сегодня.

Вчерашний вечер казался дурным сном, и Бекки до последнего надеялась, что ляжет в кровать, закроет глаза, а открыв — проснется заново, забыв этот кошмар. Но так просто избавиться от тяжести в груди, тянущей к земле, словно многопудовая гиря, не вышло. Отмахнувшись от вопросов бабушки банальным «устала, потом поговорим», она честно пыталась уснуть. И даже не знала, от чего льются в подушку тихие, бесконтрольные слезы: от того, что мать снова от нее сбежала, как от прокаженной, или обмана, которого не хотела признавать до последнего. Двойная боль, двойное предательство. Двойной груз на сердце.

И если от горе-матери, о которой бабушка отзывалась всю жизнь не иначе, как о «прошмандовке, случайно прыгнувшей в постель моего сына», ждать другого было глупо, то от Заккари, скрывшего факт, что эта самая «прошмандовка» спит с его отцом уже много лет, принять ложь было больней. Еще хуже понимание, что вся его напускная приветливость на дне города, все улыбки — просто фальшь, чтобы она согласилась пойти на этот ужин, чтобы он мог выполнить приказ отца.

А может, и все эти отношения — приказ, чтобы привести её к матери…

Да, Бекки понимала, что связалась далеко не с ангелом. Но ни разу за их знакомство не допускала мысли, что ее обманывают в самых первых, самых робких и нежных чувствах. Не могли врать эти глаза с охрой у радужки, не могли быть ненастоящими те слова на лавочке в парке и касания лунной ночью в гостиничном номере. Не может быть.

Снова подняла взгляд на свое отражение, видя сверкающие влагой расширенные зрачки. Не поможет. Никакая косметика не скроет её боль, никакая напускная веселость не удержится на личике и минуты. Надо что-то делать с этой тошнотой в горле — с чего бы, если она не смогла себя заставить за целый день ничего съесть. От тут же закружившей возле нее бабушки, норовящей пихнуть своих травяных настоек, Бекки попросту сбежала, взяв двойную нагрузку по сегодняшним ученикам — хоть немного отвлеклась. Но перед детьми ей не нужно было изображать радость. А через пятнадцать минут будет необходимо.

Вздохнув, она сморгнула непрошеные слезы и направилась к бару. Впервые в жизни ей было так паршиво, что хотелось выпить чего-нибудь покрепче. Чтобы пережить грядущее выступление. В зале было много народу, все столики заняты, и даже возле барной стойки нет свободных стульев. Наплевав на то, что её синее платье-колокольчик помнется, Бекки протиснулась через толпу, заходя за стойку. Запоздало вспомнила, что именно в таком виде была в тот самый вечер, когда таинственный аноним вышел из тени поддержать простудившуюся певицу. В груди зажгло сильней, отвратительным ядом.

А может, она все себе придумала? Может, преувеличила в гневном порыве, может, стоит обдумать другие варианты, найти всему объяснение…

«Прекрати его оправдывать, дура! Тобой просто попользовались, как и твоей наивностью!»