Город грехов - Катерина Траум

«Не трогай меня, Бекки. Не смей прикасаться. Никогда.»

7. Грешница

«Прости меня, Боже, ибо я согрешила».

Никогда ещё Ребекке не было настолько некомфортно в церкви. Сидя на деревянной лавочке рядом с бабушкой, она не могла перестать теребить подол своего голубенького скромного платья. Громкие проповеди, в которые Сара Чейз вслушивалась с привычным вниманием, почему-то вызывали у её внучки лишь жгучее чувство стыда. Ладошки потели, душное помещение, пропахшее миртом и ладаном, пробивало на тошноту. Она и раньше не особо любила эти воскресные визиты, но сегодня была здесь явно не в своей тарелке. Словно проститутка среди монахинь — именно такая ассоциация возникла первой.

А всему виной произошедшее в пятницу. То, что не поддавалось никакой логике и никакому контролю — о каком контроле вообще может идти речь, если замешан Зак Грант?! Превративший невинное касание в первый в жизни девушки поцелуй. Да, в восемнадцать лет вполне не возбраняется иметь хоть какой-то опыт в таком вопросе, но не для Бекки. Ни разу еще не случалось такого, чтобы она настолько потеряла голову, настолько увлеклась кем-либо, настолько глубоко завязла в сиянии чужих глаз. Наставления бабушки и религии вообще учили её, что она должна свято хранить себя для будущего супруга, не допуская ничего подобного с человеком, с которым знакома меньше месяца.

Лишил неприкосновенности её губы и тут же ушёл, словно ничего не случилось. Будто для него это ничего не значило, так, небольшой знак внимания. Оставил её посреди улицы задыхаться своим потрясением от осознания силы, которой обладают простые касания. И внезапной, скручивающей внутренности в тугой клубок жаждой повторения. Вот за что Ребекке было стыдно по-настоящему: за то, что она отчаянно хотела ещё. Ещё немного вдохнуть смеси табака и цитруса. Ещё немного сильных рук на талии, от которых мурашки по коже. Ещё капельку терпкого вкуса амаретто на языке и, самое главное, хоть одно мимолётное прикосновение к острым скулам… Плечам, груди, торсу — всему, до чего дотянутся руки. Воображение у Бекки всю ночь после того поцелуя работало слишком усердно, мысленно раздевая этого худощавого парня и предлагая варианты того, что она увидит под плащом и костюмом.

«Прости меня, Боже, ибо я согрешила».

Согрешила не в реальности, ведь ничего ужасного не произошло. Согрешила в своих снах, изгибаясь навстречу крепким ладоням с аристократичными запястьями, согрешила, просыпаясь в мокрых простынях с гулко стучащим сердцем. Продолжала грешить даже в этот момент, находясь в храме Господа и всё равно думая лишь о бархатном голосе, в котором звучало беспокойство и забота. А потому щёки пылали, а речи священника не могли пробиться сквозь словно заткнутые ватой уши. Бекки все эти два дня была не здесь. А с ним. С чёртовым (да, именно чёртовым! Ругаться оказалось так приятно) Змеем Грантом.

«Прости меня, Боже, ибо я намерена грешить».

Из церкви она, под руку с бабушкой, выходила в совершенно подавленном состоянии. Ей казалось, словно не оправдала надежд своей самой родной кровинки. Что у нее на лице написаны все неправильные мысли.

— Милая, ты что-то совсем притихла сегодня, — заметила Сара странное состояние внучки, — Всё в порядке?

— Конечно, ба, — натянуто улыбнулась Бекки, — Душновато сегодня.

Оправдание сошло за правду — приходской дворик и правда, был залит светом, а тропинку, по которой неспешно покидали церковь люди, припекало солнце. Последняя неделя весны. Совсем скоро придёт жаркое лето, раскалив воздух и наполнив его ароматами цветов. Ребекка тут же подумала, что ни разу не видела Гранта днём, без костюма — он что же, и спит в нём? А как, наверное, невероятно сверкают на солнце его глаза, должно быть, становятся светлей…