Город грехов - Катерина Траум

Зет Грант всегда выполнял свои обещания. Но заставляя сына покрыть себя «погонами» он думал, что это будет поводом для гордости, свидетельством его стойкости. Вместо этого Зак не испытывал при обнажении своего тела ничего, кроме злости. Словно ядовитая дыра внутри выступала наружу через эти полосы, ярко показывая: урод внутри, он такой же изуродованный и внешне. А уж если кому-то выпадало несчастье обратить внимание на шрамы, вспышка гнева приходила мгновенно — возможно, именно поэтому в последние пару лет он не пытался начинать отношения с девушками, довольствуясь время от времени шлюхами от Бакстер, умеющими держать рот на замке. Связывая им руки, а особо любопытным и глаза, чтобы удовлетворение потребностей не будило внутренних демонов.

А теперь весь тщательно выстраиваемый порядок осыпался осколками под ноги, и Заккари паниковал. Каждый раз, когда мысли возвращались к подпрыгивающей на ходу девушке с белокурыми волосами, источающей аромат печеных яблок и корицы. Каждый раз за эти два дня, слишком часто вспоминая её мягкие губы и робкий ответ, а потом сразу пальчики на шее — и тело бросало в холодную дрожь. В ночь пятницы он вообще не смог уснуть, виски стискивала боль, а едва прикрывал глаза, как Гранта тут же кидало в волны памяти, словно лодку в океан. Он задыхался. Задыхался от той боли, что приносило каждое воспоминание, которое словно въелось в кровь и которое не удавалось прогнать. А еще от понимания — не бывать такой светлой девочке, как Ребекка, с таким сломанным чудовищем, как он.

Так он думал в пятницу. А к вечеру субботы — что если он отступит, отпустит, сломав себя и преодолев свои желания не в первый раз, то Бекки попросту уйдет под ручку с тем же рыжим барменом. Только представив, как этих нежных, карамельно-сладких губ касается кто-то другой, Зак готов был рычать от бессилия. Тупик, как не крути: подпустить ближе не выйдет, оттолкнуть — ещё сложней. Как он вообще допустил всё это, как позволил себе погрязнуть по уши в этой девочке-радуге?

На тумбочке его ждала записка от Греты, безмерно удивив — и как он не проснулся, когда мать оставила её? Развернув листок, он, чуть нахмурясь, прочитал кривые, торопливые строчки:

«Оставила тебе на плите яичницу с беконом, а в турке кофе. Если надо молоко — забери на крылечке, его привезут в десять. Целую, буду поздно. P.S. Что за Бекки ты звал во сне? Вечером расскажешь.»

Недоумение не сходило с лица Зака, пока он вновь и вновь перечитывал записку. Ему оставили завтрак? Серьёзно — ему? Кто-то, действительно, пытается позаботиться о нём? Смешно. Значит, последние десять лет мать он видел не больше нескольких часов в неделю, перекидываясь парой фраз за чаем и старательно пряча свои шрамы. А теперь она ему готовит и оставляет вот такие послания…

Больше всего испугало послесловие. Он звал Бекки? Чёрт возьми, похоже, так и есть. Придётся придумать достойное оправдание к вечеру. Вот только, для себя оправдания не было никакого. Она ему снилась. Снилась каждый хренов раз, когда закрывал глаза. И глупо отрицать очевидное. Вместо того, чтобы спуститься на кухню и позавтракать, Заккари открыл ящик тумбочки, намереваясь бросить туда записку, но замер в нерешительности.

Там до сих пор валялся сунутый впопыхах толстый бумажный конверт — четыре тысячи девятьсот. Идей, как вернуть девушке дурацкие деньги, до этого момента у него не появлялось. Перевести на счет — поймет, от кого, и явно возмутится. Думал отдать после приватного выступления как «чаевые», но и тут был риск отказа. А вот теперь он видел чётко, что нужно сделать.

Какая разница, кто их видел вместе — теперь уже ничего не исправишь, и рядом с ним она всегда будет в опасности.

Будет. Рядом. С ним. И никаких вариантов. Никаких рыжих барменов.