Молчание - Изабель Бланко

Конечно, есть. Они всегда есть. Фигуры из мифов, существа из темных легенд, которые больше не обсуждаются среди нашего рода. Они потеряны во времени, как и истории, высеченные на этих стенах. Пересказы, которые уже никого не волнуют.

Сны, как я уже сказал, потому что, хотя с каждым днем я теряю себя все больше, я прекрасно понимаю, что эти видения приходят ко мне во сне. Первобытные сны, которые становятся все яростнее с каждой ночью, когда послание не доходит до меня.

Но что это за послание?

Снова движение по коридору, глубже в темноту. Чирканье спички. Вспышка крошечного огонька среди черноты.

Мелькнула красная вуаль, племенная, пугающая корона.

Слова на потерянном языке, которые мой разум каким-то образом переводит.

— Эоны размножения. (Эо́н (от др. — греч. αἰών — «век, эпоха, вечность», время жизни, поколение) — понятие в древнегреческой философии, обозначающее течение жизни человека, жизненный путь) Одна линия за другой. И, наконец, она появилась. Мой идеальный потомок. Та, что обладает истинной силой.

Фигура исчезает прежде, чем я успеваю догнать ее. Допросить.

Позади меня раздается звук шагов, тяжелый. Мужчина.

Через плечо я вижу его белую плоть, более бледную, чем плоть любого существа, которое я когда-либо видел раньше. Нижняя часть его тела задрапирована в черную юбку. Вокруг его узкой талии — толстый резной пояс из золота, инкрустированный, похоже, символами рода моей семьи.

На шее — толстый кожаный ошейник, закрывающий его от горла до ключиц. Шесть цепей спадают с его висков идеальными дугами, которые начинаются под подбородком и заканчиваются у ключиц.

На голове — копия золотой короны с шипами.

Глаза, такие же черные, как мои собственные, смотрят на меня со свежевыбритого лица, знакомого, такого чертовски знакомого…

— Спаси ее. Направь ее. Она нуждается.

Его рот не открывается, но его голос звучит громко и четко, рокочущий, оглушительный звук, который становится громче с каждым мгновением, когда я не реагирую…

Мои глаза распахиваются в пустоте коридора, все следы кого-либо исчезли.

Черт. Я снова хожу во сне.

Слишком потрясенный и дезориентированный, чтобы обращать внимание на резьбу на стенах, я поспешно покидаю коридор, ведущий в катакомбы, и возвращаюсь в свои комнаты. Биение моего сердца — это раздражитель, спутник, причиняющий мне боль, о которой я не просил. От которого я не могу избавиться.

Страх — едва заметное пятнышко на горизонте голодного сердца. Это голод, который терзает его. Эта похоть, которая лишает меня разума.

Потея, борясь с дрожью, я вызвал трех рабынь для удовольствий в свою комнату. Обычно я сам отправляюсь в гаремы, но здесь мне никак не удастся добраться туда, не напав на кого-нибудь по пути.

Они прибывают в шквале обнаженной плоти, твердых сосков, покачивающихся бедер и удлиненных клыков. Стратегически расставленные драгоценности, призванные подчеркнуть их фигуры, игнорируются. Их желание прикоснуться ко мне, почувствовать меня, попробовать меня на вкус, игнорируется.

Я раскладываю всех троих на своей кровати — впервые за целую вечность у меня на ней была женская компания — и по вонзаюсь в них. Вхожу во все части их тел, которые они предлагают. Это дикое осквернение, небрежная атака. В какой-то момент все трое стоят передо мной на коленях на кровати, счастливо стонут, облизывая мой член и яйца, а я по очереди высасываю из их запястий столько, сколько могу.

Я почти ничего не чувствую. Я почти не чувствую их. Они — никчемная замена ей, той, которую я действительно хочу. Той, о ком я не могу перестать думать. Вспоминать.

Она преследует меня.

Мои сны преследуют меня.

Кажется, я окончательно схожу с ума.