Поспорь на меня - Вера Эн

Нет, об этом думать было нельзя: Катя себе запретила. Просто запретила и все. Фамилия «Давыдов» отныне была внесена в список табуированных слов, и любое случайное упоминание о нем каралось внеочередной задачей по математике. Да, Катя выучит матан! Осилит без всякой помощи. На крайний случай у нее был Строев, в последнее время с необыкновенным энтузиазмом откликавшийся на любые Катины просьбы. Кажется, перепугала она его с этой болезнью. Впрочем, Катя и сама перепугалась. Не каждый день напиваешься так, что потом не помнишь целую ночь, да еще и в таком виде показываешься на глаза родителям. Катя была уверена, что Строев как минимум от нее отречется. Он же даже не спросил ничего про ее состояние и его причину. А Катя в ответ дала себе слово никогда больше не пить. Даже из-за предательства. Даже в угоду бесконечной, кислотой сжигающей боли. Катя сильнее ее. И всем это докажет.

Однако же в университет после выздоровления она стала ездить на машине с отцом. Он предложил, беспокоясь, как бы в автобусе она не хватанула на ослабший организм новую инфекцию, а Катя согласилась, не желая пересекаться в этом самом автобусе с бывшим одноклассником. Да, отныне именно так она называла Давыдова, убеждая себя в том, что он ничего для нее не значит. Ничего. Просто когда-то они вместе учились и жили в одном подъезде. Но с самого выпускного Катя ничего больше о нем не слышала. Кажется, он поступил в Питерский политех и уехал вместе с Бессоновой. А может, отправился с отцом в крохотный южный городок, названия которого Катя даже не знает. Бог с ним, ей-то что? Она давно забыла и черные глаза, и браслеты на запястьях, и широкие плечи, и горячее дыхание, и преступно жаркие поцелуи…

Черт, опять матан! Давай, Сорокина, учись, отрабатывай собственную слабость! И не смей заглядывать в комиксы, чтобы облегчить себе задачу! Бывший одноклассник знал толк в правильных учебниках, но ты-то давно должна была избавиться и от книжки, и от Давыдова! И не терзать себя…

Черт!

Примеры не решались даже после отцовских объяснений. Да и какие там объяснения, если Катя, глядя на его руки на столе, видела на них кожаные браслеты, а вместо «Катюша» слышала «Катюха» и добрую усмешку над собственными математическими способностями? Давыдов засел слишком глубоко. И никак не желал вытравляться из сердца.

Могла ли она ошибаться на его счет? Какая-то дурная надежда терзала всю болезненную неделю, утверждая, что Давыдов ни в чем не виноват, что Катя все неправильно поняла и убедится в этом, едва встретился с ним снова. В гости она его, естественно, не ждала — после того спектакля, что устроила на его глазах, — но почему-то иногда верила этой надежде. Ну… Ромку же словно обухом ударили, когда он увидел ее с Олегом. И потом он звонил не меньше десяти раз, пока уже Олег не посоветовал ответить, а Катя со злости не закинула номер Давыдова в черный список. Да, ее ждал еще один пример по матану, но эта глупая надежда, кажется, и помогла ей выздороветь. Катя слишком хотела заглянуть в черные Давыдовские глаза и услышать от него хоть слово.

Но бывший одноклассник — да, так правильно — как оказалось, не появлялся в универе с того самого памятного Софочкиного звонка. Очевидно, не стал откладывать дело в долгий ящик и отправился в Питер первым же самолетом. А что, Бессонова кровать на первое время предоставит, а там уж разберутся как-нибудь. Главное — вместе и в полной гармонии. Давыдов недолго горевал по Кате. Впрочем, чего еще от него ожидать?