Поспорь на меня - Вера Эн

Сонька, на которую Катя, оказывается, все еще смотрела, неожиданно расплылась, а щеки стали мокрыми. Душу заполнило теплом от таких необыкновенных Сонькиных слов, а сердце сжалось, выпуская на волю раскаяние. Рехнулась — это еще мягко сказано. Соньке следовало бы по щекам отхлестать подруженьку за ее подозрения и за ее поведение. Но телефонный Ромка сделал это куда вернее, просто приняв Сонины слова и порадовавшись ее чуткости. Сонька еще посоветовала ему приберечь свои комплименты для Сорокиной, и разговор на этом закончился. А Катя сидела в кресле, придавленная чувством вины и собственной ошибки, смотрела завороженно на Соньку и не могла даже слова выговорить. Значит, вот как все было на самом деле? Значит, вовсе и не задумывали подлость самые близкие люди, а наоборот, заботились о ней, дорожили ей и — любили ее? А она в ответ…

Господи!..

— Надеюсь, ты не думаешь, что я прямо сейчас все это мысленно записала? — ехидно спросила Сонька, но Кате было наплевать на ее ехидство. Подруга имела права на любые упреки, и Катя вынесла бы их без единого возражения, лишь бы Сонька простила ей гадкие мысли про нее, потому что Ромка…

Ромка не простит.

Разве можно простить предательство?

Катя вскочила, бросилась к двери, распахнула ее, едва не сорвав с петель. Не одеваясь, не в силах ждать ни одной лишней секунды, она на одном дыхании преодолела три этажа, отделяющих их с Ромкой квартиры, и забарабанила кулаками в его дверь. У нее не было никакой надежды, что Ромка откроет, но и сил дальше тонуть в болоте собственной вины не было тоже. Она должна была увидеть его лицо — пусть презрительное, пусть обвинительное, но без него она уже совсем измучилась. Пусть скажет, что ненавидит Сорокину, что не хочет ее видеть, что она последняя дура и сволочь — Катя все вынесет. Но только не эту удушающую тишину в ответ на свой стук. Может быть, что Ромка в наушниках так ушел в работу, что ничего не слышит? Может быть, что он решил забить на учебу, чтобы не встречаться с предательницей Сорокиной, так низко поступившей с ним? Может быть, что он все же внутри своей квартиры, хотя Катя за три с лишним недели ни разу не встречала его в подъезде или на улице?

Страшная правда все сильнее заволакивала паникой, потому что ни на стук, ни на звонки Ромка не реагировал. Уже даже сосед услышал и выглянул в подъезд, а Ромка не откликался.

— Нет там никого, Катюша, — сообщил встревоженный дед, с которым Катя обычно здоровалась в коридоре, но понятия не имела, как его зовут. — Роман недели три уже как съехал. Ключ вот мне оставил, чтобы я родителям его передал, а сам того… С вещичками, значит, вместе…

У Кати остановилось сердце.

Съехал…

Куда, зачем? Уж точно не в Питер и не к Соньке: оказалось, что нет у них ничего общего, и только такая идиотка, как Сорокина, могла почти месяц делать вид, что ей безразлично исчезновение Ромки. Почти месяц, господи, за который могло произойти вообще все что угодно! Ромка мог попасть под машину, или пешком рвануть на Кавказ, или уйти в армию, попав под весенний призыв…

Более страшные картины воображение рисовать отказалось, но Кате было довольно и этих, чтобы понять, что она должна разыскать Ромку. Должна узнать, что с ним стало, иначе не сможет спокойно дышать и вообще никогда не сдвинется с этого места. Сердце то колотилось, как сумасшедшее, то замирало в беспросветном отчаянии, но Катя все же умудрилась под каким-то абсолютно неправдоподобным предлогом выпросить у деда ключ. Тот самый, что бросила в Ромкиной прихожей в страшный день их ссоры. Сейчас ключ жег руки новым чувством вины, но Катя все же заставила себя вставить его в замочную скважину и отпереть дверь. Что она рассчитывала найти в пустой Ромкиной квартире, Катя не знала и сама. Знала, что должна что-то сделать, чтобы только не дать себе утонуть в собственной вине. Ничего еще не ясно. Ни-че-го! А значит, не время опускать руки.