Мой новый босс - Юля Белова

— Да ты, блядь, только сказки мне вот эти не рассказывай! — хрипит Тимур, но руку от лица Рыкова убирает.

— Жил бы в шоколаде, завод бы купил, деньги бы большие зарабатывал, а так по миру пойдёшь. Обещаю.

— Да ты… Да ты зассышь схемы многолетние ломать! Кто тебе позволит-то? И всё из-за бабы что ли?

— Ты, во-первых, извинись перед Дарьей Андреевной, а во-вторых, я не схемы ломать буду, а твой хребет. И с большим удовольствием. Тем более, что мне ничьего позволения для этого не нужно.

— И кто из нас идиот, Рома?

Рыков кивает мне, поворачивается спиной к Сурганову и не оборачиваясь идёт к выходу. Я испуганно бросаюсь за ним. Тимур провожает меня тяжёлым взглядом налитых кровью глаз, но ничего не говорит.

Сердце, как испуганная птица, всё ещё мечется в груди, и молотки в ушах всё ещё бьют по колоколу, но умом я уже понимаю, что всё страшное позади. Поджилки ещё трясутся и попробуй я сейчас сказать хоть слово, онемевшие и дрожащие губы мне этого не позволят, но в животе уже разливается тепло. Отпускает.

Мы заходим в лифт. Рыков молчит. Стоит и смотрит на своё отражение в большом зеркале. Лицо совершенно спокойное, но глаза… В них бушует ледяное пламя, кипящая синева. Он в гневе, какого я ещё не видела.

Я нажимаю кнопку первого этажа, и лифт начинает двигаться.

— Кто-кто, я конечно! — говорит Рыков, и тут же со всей силы бьёт кулаком в своё отражение.

Я зажмуриваюсь, но открываю глаза, услышав протяжный, похожий на рычание стон. Я успеваю заметить, что зеркало не разбилось. Бронированное оно что ли, мелькает мысль, свет в кабине несколько раз мигает и гаснет, но через несколько секунд снова загорается, а лифт резко останавливается.

— Да твою же мать, — рычит мой босс и снова стонет.

— Б-б-больно? — испуганно спрашиваю я.

— Больно, — зло отвечает он, — очень больно.

Дрожащими руками я лезу в сумочку и достаю платок.

— Дайте, я гляну…

— Чего!? — он смотрит на меня, будто впервые видит и никак не возьмёт в толк, кто я такая и что мне надо.

— Дайте мне руку, я перевяжу.

Он нехотя протягивает её мне. Костяшки разбиты, все в крови. Я беру её в свои ладони и начинаю вытирать кровь. Рука очень красивая, сильная, с длинными пальцами с ухоженными ногтями и чуть набухшими венами.

Я вдруг понимаю, что мне очень хочется, чтобы эта рука прикоснулась ко мне, к моему лицу, к затылку, к губам. Хочу ощутить её тепло на своей коже, на плечах… Стоп. Куда меня несёт… Стокгольмский синдром что ли? В московской разновидности…

Но что бы я себе ни говорила, как бы не одёргивала, я испытываю к этому человеку благодарность и даже нежность. Я понимаю, почему он злится. Потому что оказался в ситуации, когда был вынужден выбирать, отдать ли меня этому викингу или разрушить существующую рабочую систему. И для любого на его месте ответ был бы очевиден, на это и рассчитывал Сурганов, да вот только ошибся.

— Чего ты улыбаешься? Понравился вечерок?

Я не отвечаю и не поднимаю глаз. Я заматываю руку своим шёлковым платком. Она резко сжимается в кулак, а я подчиняясь внезапному порыву наклоняюсь и вдруг целую эту руку. Алё! Ты совсем уже, Розанова?

.

РЫКОВ

Улыбается… Довольна она. Я сейчас хренову кучу бабла на ветер пустил, а она довольна. Этот свинопас устроил бы ей сладкую жизнь. Нет, нахера я вообще притащил её сюда? Ну, а с другой стороны, кого ещё? Там же одни дебилы и ворьё, вот честное слово. Гнать всех к херам!

Единственный человек, кто в ситуации ориентируется — это она. Ну значит никого и не надо было. Куда бы этот уродец делся? Купил бы, как миленький и без всех этих очерчиваний перспектив. Мозги бы вынес, но купил…