– Еще как сможешь, – упорствовала Нили. – Он к тому времени еще и человеком не будет.

– Для меня он уже человек, – сердито сказала Энн. – Когда он во мне шевелится, я его всякий раз мысленно целую.

– Да в первые несколько месяцев они просто шарики, Энн. Честно. Вся эта ерунда, что они тебе улыбаются, – это полная чушь. Мне врач говорил. Они и видят-то только свет и пятна. Они начинают что-то различать и узнавать только в трехмесячном возрасте. Хорошая нянька справится c новорожденным гораздо лучше тебя.

– Я слишком долго ждала этого ребенка, Нили. И ожидание стоило того – просто сознавать, что во мне есть частица Лайона, что-то, созданное нами во имя любви. Я своего ребенка никогда не оставлю.

– А если Лайону придется ездить? В конце концов, не может же он навечно приковать себя к Нью-Йорку.

– Тогда мы будем ездить все вместе, втроем.

– В общем, я в Калифорнию без него не поеду.

– Нили, прошу тебя… Встречать Рождество без Лайона я не могу. А такое путешествие для меня слишком рискованно.

– А как же я? – спросила Нили. – Почему все должно делаться только для тебя? У тебя есть все. У тебя всегда было все. У тебя деньги, любимый мужчина и теперь еще ребенок. А у меня ничего – только работа. Да, я снова работаю – но больше-то у меня ничего нет. И я работаю затем, чтобы вернуть тебе деньги.

– Нили, я же не просила тебя возвращать мне деньги, – возразила Энн.

– Я знаю, но я сказала Джорджу и Лайону, что хочу вернуть тебе деньги. После концертов в Калифорнии ты все получишь сполна. А тем временем я зарабатываю деньги для конторы твоего мужа, и ты c этого тоже кое-что имеешь. – Она оглядела квартиру. – А я живу во вшивом отеле c этой кобылихой Кристиной, которая ведет себя как тюремщица. Я совсем одна и прошу только, чтобы Лайон съездил со мной в Калифорнию на каких-то десять дней. Мне не под силу снова оказаться в Голливуде в одиночку. Может, по-твоему, это легко – приехать туда, зная, что все на тебя глазеют и шепчутся: «Смотрите-ка, как она растолстела!» А тебе остается только улыбаться и очаровывать их. Конечно, мой талант свое дело сделает – но придется же пережить эти кошмарные первые минуты, когда у всех от изумления рты пораскрываются. Мне нужно, чтобы кто-то взбадривал меня перед каждым выходом. Мне это очень нужно, Энн. Если передо мной не будет лица друга, я приму дексирол – или выпью. Выпью по-настоящему, Энн, не какого-то там пива. И тогда – все. Мне в психушке говорили, что как только я начну принимать таблетки или пить – пиши пропало!

– Если Лайон хочет ехать – пусть едет, – сказала Энн.

– Скажи ему это так – и ты прекрасно знаешь, что он не поедет, – злобно сказала Нили.

– Нет, Нили, я серьезно. Я ничего против не имею.

– Ничего не иметь против – этого мало. Так он не поедет. Заставь его поехать. Иначе я просто откажусь выступать. Я всегда могу сослаться на ларингит.

Лайон отказался оставить Энн. Он был глубоко возмущен тактикой шантажа, к которой прибегла Нили.

– Я не позволю этой жирной свинье распоряжаться нашей жизнью, – сердито сказал он. – Может, она и нужна нам в работе, но не до такой же степени.

– Но вы же вот-вот получите несколько крупных звезд, – возразила Энн. – Джордж сказал мне, что дела начинают складываться очень хорошо. Но все рухнет, если от вас уйдет Нили, – а она на такое вполне способна. Она может порвать контракт, заявив, что ты отказался быть ее личным представителем, когда она особенно в этом нуждалась.

– Тогда пусть уходит. Если наше c Джорджем будущее целиком зависит от этого мешка c салом, значит не так-то уж мы в себе уверены. Не знаю, как Джорджу, но мне обрыдло слушать, до чего нам нужна Нили, чтобы получить всех остальных. Возможно, он и не верит, что может что-то предложить клиенту, но Генри Беллами достаточно в меня поверил и дал мне взаймы. А Генри Беллами никогда бы не позволил какой-то Нили О’Хара помыкать собой.