Волчья ягода - Ольга Ружникова

— Ага.

Вот что значит — недоговаривать. У собеседника сразу складывается в корне неверная картина.

— Тогда, прости, Катя, но у нас получается милейшая тетушка. Идеальная. Просто сусальный ангел. Добрая и заботливая. Это так?

— Нет, конечно! — рассмеялась Зорка. — Я забыла сказать, что она продала нашу квартиру, а деньги взяла себе. Правда, там не так уж много. Квартира была в глухой провинции. Там недвижимость копейки стоит. Люди годами продают.

Потому что там мало работы и много алкоголя. Уже не первое десятилетие. И ЖКХ давно заваливается.

— Что-то мне подсказывает, что ты забыла сказать не только это. Но всё равно. Будь она отъявленной дрянью — прости, Катя, — кто ей мешал потом всё равно перевести твою маму в дешевую психушку, а брата отправить в детдом? Кстати, она еще может так и поступить — в любой момент.

— Я понимаю. Кроме всего прочего, она запрещала мне переписываться с моим парнем. Пришлось это делать через почтовое отделение… — Еще и голос дрожит! Истеричка!

Галина Петровна чуть дотронулась до Зоркиной руки:

— Я понимаю, что это значило для тебя. Но, прости, твоей тете с того ни тепло, ни холодно. Он был далеко и надолго.

Навсегда!

— И ничем ей не мешал. Единственное объяснение — она хотела сделать тебе больно. Или, наоборот, уберечь — если относится к тебе не так уж плохо.

«Ты. Могла. Умереть. Идиотка».

«Вместо Дины должна была умереть ты…»

Как бы паршиво ни относилась к Зорке тетка — всё лучше, чем родная мать. И даже намного.

— Вы правы. — Взять себя в руки в очередной раз — тяжело. Не легче, чем в предыдущие. И чем взглянуть правде в глаза. В неприятные. И нелицеприятные для тебя самой. — Если бы она меня ненавидела — у нее не было причин помогать мне.

— Значит, ты понимаешь, что эти причины у нее есть.

— В больнице мы с ней заключили сделку. Она потребовала от меня определенного рода услуги. Я согласилась.

— Ты что-то подписывала?

Может, еще и нотариально заверяла? Интересно, как бы это выглядело? Проституция официально запрещена — даже для совершеннолетних.

— Я имела в виду, что ты берешь у нее крупную сумму денег, например.

А это в пятнадцать лет позволено? Впрочем, Галина Петровна — психоаналитик, а не юрист.

— Я не подписывала ничего, кроме бумаг за квартиру. Но если б она тогда попросила что-то подписать — я бы согласилась на всё.

— Понимаю. Относительно услуг — я правильно тебя поняла?

А можно понять как-то иначе? Зорка — крутой спец или еще кто? Что у нее в шестнадцать лет может быть — кроме смазливого лица и тела?

Впрочем, может, у других и бывает. Это только Зорка — малолетняя провинциальная идиотка.

— Наверное. Сначала я думала, всё будет хуже. Что клиентов будет много.

— А их — мало?

Не шокирована. Даже брезгливости на лице нет. Или настолько хорошо скрывает?

Но теперь этот визит для Зорки — точно последний.

— Пока — один. И с тем еще до дела не дошло… Следующие будут потом — пообещала тетя. Это мой одноклассник Андрей. Он немного старше меня: я — шестилетка, он — второгодник. Но следующим на очереди стоит его папаша, а ему под пятьдесят. Андрея я хоть могу контролировать… Сначала я вообще решила, что моя тетушка — лесбиянка. И была вполне к этому готова. Я вас шокировала?

— Не совсем.

К ней тут, наверное, такие ходят… Просто эти «такие» — наверняка взрослые. И их презирают меньше. За равное преступление детей вообще принято судить строже. Наверное, потому что они обязаны быть умнее и сильнее взрослых, а с годами люди имеют право и поглупеть.

— Тогда сейчас дошокирую. Вчера я сделала то, на что раньше была кишка тонка. И это не касается «клиента».

— В какое вчера?

— Что?

Вот теперь точно кажется — крыша уехала где-то по дороге. Растворилась в метели.