Волчья ягода - Ольга Ружникова

Даже странно, что она старше его самого. На вид — не больше двадцати пяти. Красавица. Трогательная, беззащитная… в беде. И такая жуткая история с ее детьми — дурная молва бежит вперед доброй!

Помочь Борис не мог ничем. Ему-то уж точно не оплатить ее пребывание в хорошей клинике. Разве что попросить у друзей. Только у каких? Один — за границей, и давно ни слуху, ни духу. Другой — в горячих точках… и у самого проблем полон рот. В том числе и благодаря недосмотру Бориса. Не у Михи же занимать. Нарвешься на стандартное: «Борька, я бы помог, но ей же ей — у самого до получки не хватает!»

А тут еще и детям бедняжки деваться некуда. Старшая его сначала даже напугала. В юности он всегда боялся именно таких девушек. Слишком упрямая, слишком напористая. Уже успевшая то ли нахамить, то ли поставить на место аж двух излишне зарвавшихся медработников. Как говорил один бывший препод Бориса: «Озверевшая от безнаказанности девица, что по-настоящему ни разу не получала сдачи». Впрочем, у того на таких девиц — пунктик.

А еще вспомнилась мама с ее: «Не люблю истеричных подростков. Утомляют».

Ну и школьные годы вспоминаются. Учителя с их вечным: «Пожалейте несчастных детдомовских детей!» Борис три месяца проучился в классе с тремя такими «несчастными». Воспоминаний теперь — на всю оставшуюся жизнь.

Конечно, те медработники — сами не подарок. Но это еще не значит, что пятнадцатилетние соплячки имеют право им хамить…

— Пропадет, — пожал плечами Алексей Дмитриевич. — Хотя туда и дорога. Семейка там такая… нормальным остаться невозможно.

— И совсем не жалко? — не удержался Борис.

Возможно, потому что девица девицей, но детдом здесь не при чём. Да и не вся там семейка «такая». Мать — совершенно нормальная. Да и младший пацан точно ни в чём не виноват. И никому не хамил.

— Знаешь, что? Ты, похоже, идеалист, Боря. А я вот нормальных людей жалею. Кому потом вот с такими вот общаться. Да я бы из неблагополучных семей их прямо с рождения в специнтернаты запирал. А потом — в трудовые колонии, всё стране польза. Там бы пусть в своем котле и варились! С такими же. Пока могут вкалывать. А потом — лицом к стенке, пулю в затылок и в общую яму.

— Знаешь что… — Только что Борис сам был готов ее костерить. Но вот такое — это уж как-то слишком!

— Да не пропадет она. — Петр Евгеньевич давно порывался уйти на заслуженную пенсию. Хотел, но не отпускали. И старались никогда со старичком всерьез не спорить.

— Пропадет, — пожала плечами сердобольная Марья Петровна. — Такие всегда пропадают.

— Как раз такие-то и выживают, — заслуженный врач отхлебнул слишком горячего чаю, закашлялся. — У нее взгляд Феникса…

— Кого? — стажер Вовка заржал.

Ничего, этому уже сегодня объяснят, над кем можно смеяться, а над кем — не стоит. Еще один «озверевший»… И откуда берутся? Поколение «пепси». Правда, Вовка младше самого Бориса всего на несколько лет.

— Феникса. Возрождения из пепла. Ничего-то вы, молодые, не понимаете… — старик отмахнулся и покинул ординаторскую.

Наверняка — в обход по палатам. Петр Евгеньевич — законченный трудоголик. Не признает ни перерывов, ни выходных…

— Что это за взгляд Феникса вы такой тогда упоминали? — попытался потом расспросить его Борис. — Откуда вы это взяли, Петр Евгеньевич?

— Откуда взял — мое дело! — ворчливо отрезал старик. — Знаю и знаю. Взгляд ее тетки видел? Тоже Феникс, только другой… — И пошел прочь.

То «не понимаем», то сами же не объясняют.

— Ну, если так… — промямлил Борис вслед сутулой спине. Естественно — не обернувшейся. И далеко не факт, что расслышавшей. И даже вообще прислушивавшейся.

Похоже, почтенный коллега просто имел в виду сильных духом людей. И тогда сам Борис — уж точно не Феникс. Вымотанная до предела усталая лошадь — вот это да. Кляча водовозная. Хорошо, что на него «к стенке и в общую яму» никто распространить не предлагает.