Три билета в кино - Яна Ткачёва (2022)

– Я первый в душ, – провозгласил я, откатываясь от них.

– Можно мне с тобой? – спросила Василиса, и я шокированно замер, стоя на четвереньках, – видон, наверное, у меня идиотский был. Жека, пытаясь поудобнее устроиться на подушках, аж подавился.

Глянув на Васу, я увидел, что она хитро улыбается.

– Хорошая попытка, – хмыкнул я, вставая и удаляясь в ванную.

– Признайся, ты хотел сказать «да», – крикнула она мне вдогонку.

И была чертовски права.

Василиса

Сидя за столом на кухне, я пыталась сосредоточиться на домашнем задании. Парни ушли на очередную тренировку по плаванию, а я корпела над обществознанием. Только внимание то и дело ускользало: мысли, стрекоча, как цикады, улетали далеко-далеко, все время возвращаясь к вечеру того дня. Закрывая глаза, я снова и снова оказывалась в этом моменте. Откинутая голова Женьки с напряженными мышцами шеи, Сашка лихорадочным взглядом широко распахнутых глаз смотрит прямо на меня, приоткрыв рот. Они оба изумительно красивы, рука Саши наполовину под резинкой Женькиных штанов… Я захотела прикоснуться к ним так сильно, что подушечки пальцев обожгло этой потребностью. Когда Женя потерял контроль, я почувствовала сладостное торжество. Мне хотелось навсегда запомнить этот момент, вырезать его в памяти, оформить в рамку.

Отбросив учебник, я решительно встала из-за стола. Кажется, где-то видела старые альбомы по черчению, которые остались после девятого класса. Сашка никогда ничего не выбрасывал, бережно складируя вещи, он питал надежду, что они еще послужат. Я дразнила его Плюшкиным. Положа руку на сердце, альбом для черчения – не совсем то, что мне нужно, но лучше, чем ничего.

Порывшись в шкафах коридора, я нашла целых два альбома и набор карандашей разной твердости. От радости хотелось петь, что я и сделала, на высокой ноте выводя голосом: ла-ла-ла-ла-ла. Звуки эхом отскакивали от стен коридора, рассыпаясь и подпрыгивая, словно зерна риса. Нетерпение было настолько сильным, что я опустилась прямо на пол и начала наносить штрих за штрихом. Я продолжила мурлыкать себе под нос, уже не так громко, в такт резким линиям карандаша – жух-жух-жух-жух. Я пыталась перенести воспоминания на бумагу: четкая линия челюсти одного, длинные спутавшиеся волосы другого, резко очерченный кадык, напряженные линии мышц. Я делала набросок за наброском, пытаясь довести рисунок до совершенства. Сначала пальцы были будто деревянными, замерзшими, не слушались, штрихи и линии выходили неуверенными, а оттого плоскими. Но в какой-то момент рука пошла плавно, следуя за напевностью моего голоса, и я увлеченно продолжала рисовать, не желая останавливаться.

Опомнилась, только когда услышала трель телефонного звонка – тилинь-тилинь. На улице было чернильно-темно. Неужели прорисовала несколько часов? Я вскочила, чтобы успеть взять трубку, но нога затекла и больно подвернулась. Прошипев, я чуть не упала и, хромая, двинулась на звук разрывающегося телефона.

– Алло, – осторожно ответила я. Нам редко звонили.

– Васочка, здравствуй, девочка моя, – раздался в трубке знакомый низкий грудной голос.

– Томочка Александровна, здравствуйте! – радостно воскликнула я. – Как у вас дела?

– Да ничего-ничего, потихоньку, – добродушно ответила женщина и сразу же принялась шутливо меня журить: – Ну что, совсем забыла тетку?

– Да что вы, – смущенно пробормотала я. – Экзамены на носу, носимся тут с Женькой как угорелые.

– Экзамены экзаменами, а традицию изволь соблюдать, – напомнила Тамара Александровна. – В воскресенье жду на куличи.

– Ох, точно! – я совершенно забыла, что в воскресенье Пасха, и, прикинув, что ужин у родителей Жеки состоится в субботу, ответила: – Обязательно будем.

– Обоих оболтусов захвати, – хохотнула женщина. – Хотя Сашка подъедет с Олегом, после кладбища, а вы с Женечкой – сразу ко мне, – обозначила Тома Александровна детали.