Три билета в кино - Яна Ткачёва (2022)

Уточнив время встречи, я тепло попрощалась и повесила трубку. Грядут насыщенные выходные! Каждый год на Пасху Олег с Сашей ездили на могилу к матери, после чего мы собирались у Тамары Александровны на праздничный обедоужин. Конечно, за последние два года отношения с Мариной пошли на лад, но все же оставались напряженными. Сашка не упускал возможности зло подшутить над ней, Олег страдал от того, что два самых его близких человека не могут найти точки соприкосновения, Тамара Александровна в большинстве случаев занимала сторону Сашки, а мы с Жекой и отцом Марины смущенно возили еду по тарелкам. В остальном же ежегодные встречи проходили тихо и по-семейному. В какой-то момент Сашка уставал ерничать, а Марина – ехидствовать, и за столом устанавливался хрупкий мир. Тамара Александровна была в полном восторге от Жеки, именуя его не иначе как Женечка, чем вызывала у Сашки дикий хохот. Женька привычно краснел, но никогда не поправлял и смущенно терпел ее повышенное внимание.

Как я поняла, в этот раз Сашка и Олег после кладбища прямиком поедут к Марининым родителям. Обычно Саня заскакивал домой принять душ и приодеться, а после мы втроем ехали в гости. Но кажется, что в этом году план изменился. Я с грустью задумалась о могиле своей мамы – и с виноватым удивлением поняла, что после похорон ни разу там не была. Да даже не задумывалась о том, чтобы съездить, хотя два года на моих глазах Саша исправно посещал кладбище, чтобы навестить свою мать. Он делал это через силу – было заметно, – но делал. Из уважения или других сильных и глубоких чувств. Я представила заросшую неухоженную могилу моей мамы; в сердце неприятно, горячо кольнуло.

Уверенность, что никто не позаботился и она так и осталась без памятника, была незыблемой и абсолютной. Я бросила маму, словно, как только ее гроб засыпали влажной серо-бурой землей, любое воспоминание о ней растворилось в воздухе. Будто матери у меня не было вовсе. Я была плохой дочерью. Пока мама была жива – и после ее смерти. Ощущая горькую тошнотворную боль, я вернулась к альбому и задумчиво нарисовала несколько плавных линий на чистом листе, как если бы это дало мне освобождение. К горлу подкатили слезы. Стыд был обжигающим и едким.

До самого возвращения парней я слонялась по квартире, сложив учебники и тетрадки в стол. Альбом с карандашами отправились следом. Все валилось из рук. Когда хлопнула входная дверь, я вышла в коридор, заплаканная и издерганная. Сашка, оживленно рассказывающий что-то смеющемуся Жеке, резко замолчал, увидев меня, и рванул навстречу, не раздеваясь. Я почувствовала свежий отрезвляющий холод улицы, исходящий от него. Обхватив ладонями мои плечи, Сашка начал в панике осматривать меня с ног до головы.

– Что-то случилось? – требовательно спросил он. – Ты заболела?

– Тебя кто-то обидел? – следом подскочил Жека, заключая меня в объятия со спины.

Не выдержав их поддержки, которой я совершенно не заслуживала, я разрыдалась. Громко и отчаянно.

– Васа, ты меня пугаешь! – зашептал Сашка, обхватив мое лицо ладонями. – Если тебя кто-то обидел, я выбью из него все дерьмо!

– Кто-то звонил по телефону? – Женя легко сжал меня, безмолвно прося ответа. – Кто-то напугал тебя, стуча в дверь?

– Н… не-е-е… не-е-ет, – выдохнула я сквозь рыдания. – Это все я!

– Иисусья тряпка, – выдохнул Сашка, обхватывая меня поверх Женьки. – Я чуть не уссался от страха. Что бы ни случилось, это ничего страшного.

– Я чудо-о-овище, – проплакала я ему в куртку.

– Началось, – проворчал Жека, выпутывая меня из коллективных объятий и разворачивая к себе. – Подыши, – он вдохнул и выдохнул несколько раз, задавая мне ритм, чтобы я успокоилась.

Стараясь не всхлипывать, я дышала вместе с ним некоторое время. Сашка быстро скинул куртку и ботинки, бросив всё прямо под ноги, и мягко обхватил меня сзади, утыкаясь подбородком в макушку. Через несколько минут дыхание выровнялось и я больше не задыхалась от рыданий.