The Мечты. О любви - Марина Светлая

На этом можно было отключаться, что Моджеевский и сделал, мысленно послав к черту всю эту бесконечную возню вокруг его драгоценной персоны. Ну да, права Юлька — мажор. А раз так, то только и остается, что сохранять спокойствие и непоколебимо принимать последствия, будто бы он и правда великая звезда шоу-биза. Так нет же. Специально профессию выбирал потише. Программисты, как правило, за редким исключением от своей одиозности не страдают.

Стефания прятала улыбку, наблюдая за ним. Андрей Никитич напротив — любопытства не скрывал. И только восьмилетний юноша по имени Александр в это время доскребал с тарелки свою манку. Потом продемонстрировал матери и отцу проступившее из молочно-белой массы дно и свалил собираться.

И тут на пороге показалась Юлька с Андрюшкой на руках.

— Минута десять! — мрачно выдала она. — Но это потому что твой сын забросил левый носок под кровать!

Богдан вскинул на нее голову, вынырнув в более приятную реальность, и улыбнулся:

— Вот именно левый, да?

— Именно левый. Он и подписан был — Left. И с динозавриком. Мы любим носки со смешными картинками.

— Если с динозавриком, то принимается, — кивнул Богдан, забрал у Юльки мальчонку и повернулся к Маличам. — Андрей Никитич, если вдруг какие резвые писаки у вас объявятся, вы позвоните, хорошо?

— Думаешь, сами не справимся? — уточнил Андрей Никитич.

— Даже не сомневаюсь, что справитесь. Но мне бы еще понимать, откуда ноги выросли.

— Мы позвоним, Богдан, — улыбнулась Стефания. — У нас, конечно, определенный опыт имеется в работе с прессой, но… все же рекомендую подумать о каком-то сообщении для СМИ. По крайней мере определить для них диспозицию и показать дистанцию, за которую вы их не пустите. Потому что иначе могут только усиливать давление.

— Чтобы усиливать давление нужно иметь более реальные основания, чем чужое белье.

— Соглашусь. Но вы не знаете, случайность это или по умыслу.

— О Богдане и раньше немало писали, — отмахнулась Юля. — И будут писать дальше. Что ж теперь, на каждый чужой чих реагировать?

— Скажи еще, что ты читала, — повернулся к ней Богдан.

— Конечно, нет! Еще не хватало! Особенно не читала про эту… которая лицо косметического бренда!

— Юлька, Юлька… — усмехнулся Андрей Никитич и подтолкнул ее к выходу. — Все! Идите уже. Не читала она…

— Совсем не читала, — кивнул Моджеевский и потопал за ней следом.

А когда они оказались на один лестничный пролет ниже, посреди площадки, а сверху уже хлопнула дверь в отцовскую квартиру, Юля резко повернулась к нему и заявила:

— Иногда я думаю, что если хоть половина из этого правда, то у тебя замашки маньяка и стоит держаться подальше.

— Уже не получится.

— Уже нет. Но лучше не оставлять без присмотра. Наворотили мы, да?

— Разгребем, — заверил ее Богдан, глядя, как Царевич уверенно топает со ступеньки на ступеньку, и легко коснулся ее губ поцелуем.

Так шаг за шагом они и разгребали, как будто и правда отныне каждый шаг — ступень. Общая. Для троих. И вместе с сыном — учились преодолевать лестницы.

Они вернулись в квартиру, в которой провели вместе совсем немного времени. И снова собирали чемоданы, забирая сейчас только самое необходимое. И это так отличалось от всей ее предыдущей жизни, что она диву давалась.

Случались переезды. Бегство в столицу, когда она удирала от Богдана и того, что осталось от их детского романа. Начало совместной жизни с Ярославцевым, когда она согласилась с ним съехаться, потому что насел и потому что пора. Возвращение в Солнечногорск, куда она собиралась с тяжелым сердцем. Уход от Димы в эту самую квартиру.

Но никогда-никогда Юля не испытывала таких эмоций просто складывая вещи. Хаотично, бегая из комнаты в комнату. Без составленных предварительно списков и привычной методичности в сборах. Потому что с Богданом. Потому что к нему. Потому что наконец-то они есть.